Однако сначала, как водится, был краткий обмен любезностями, не исключая два пароля и одно очень важное условное слово. А вслед за тем — замечательно оборудованная ванная комната, где хозяин дома собственноручно обрил Вадима наголо, а затем — после контрастного душа и краткого перекура — наложил на лицо гостя грим, включавший темно-карие линзы для глаз и черную бандитскую бороду. Одевшись в заранее приготовленную для него одежду, Реутов глянул на себя в зеркало и с глубоким удовлетворением отметил, что сам себя не узнает. Перед ним стоял совершенно незнакомый — неожиданный и чужой — человек, при том человек идеально соответствующий тем документам, которые Реутов получил еще через два часа.

— Момент, — как-то совсем по-европейски сказал хозяин дома, жестом приглашая Вадима присесть на трехногий табурет, поставленный у идеально белой стены. Намерения его были прозрачны до очевидности, ведь, знать, как Реутов выглядит — до того, как он здесь появился, — не мог никто. А документы без фотографии, как известно, не действительны хоть в каганате, хоть в орде. Двадцатый век на дворе, и подорожные грамотки и прочие пайцзы[166] из употребления вышли. А жаль.

— Благодарю вас, — мужчина сделал два снимка, поклонился, и указал Реутову на двустворчатую дверь. — Проходите, пожалуйста, агьай[167]! Все приготовлено, и никто не помешает вашему отдыху.

Сказав это, мужчина поклонился еще раз и исчез за боковой дверью, а Вадим, отдавший дань предусмотрительности и деловитости человека, с которым — используя старые связи отца — связался всего два дня назад, хмыкнул и, закурив вторую в Актау папиросу, прошел в указанную хозяином дверь. За нею оказалась просторная, великолепно декорированная в среднеазиатском стиле гостиная с узкими стреловидными окнами, выходившими на площадь и устремленный в небо меч караван-сарая. И, разумеется, хозяин не обманул: здесь все было готово к приему дорого гостя. Не было только обязательных безмолвных фигур восточных женщин, тенями скользящих вдоль стен, и вообще никого не было. И не случайно. Ведь это не был знак неуважения к Реутову, впервые перешагнувшему порог этого дома, или, не приведи аллах, пренебрежения, выказанного, чужеземцу. Нормальная предусмотрительность умного и опытного человека: чем меньше людей увидят гостя, тем лучше и для самого гостя, и для хозяина дома. А так, все было приготовлено по высшему разряду, и низкий стол, застланный тяжелым тканным достарханом[168], и все, что положено, на нем: бешбармак[169] с осетриной, казы — великолепная колбаса из конины, и исходящие ароматным паром манты — огромные и очень острые ордынские пельмени — с верблюжатиной, и, разумеется, лепешки шелпек и хлеб, жаренный в казане — баурсак, и кувшин с кумысом и, понятное дело, водка. Куда же без водки на мусульманском востоке, который в данном случае не какой-нибудь там арабский Дамаск, а великая центрально-азиатская степь, где правоверных — таких, кто алкоголь в рот не берет — никогда толком и не водилось, но где вину, — которое, возможно, и есть зло — всегда предпочитали первач.