, что противоречит превалирующему в литературе представлению о «предпосылках» демократии90. Аналогичным образом уровень экономического неравенства, конечно, повысился после распада СССР, но все еще остается в этом регионе ниже, чем во многих демократических государствах Латинской Америки91, а потому утверждение, что усиление неравенства в постсоветской России стало главной причиной ее отхода от демократии92, выглядит несостоятельным. Даже включение дополнительных экономических структурных переменных вроде пагубного воздействия «сырьевого проклятия» на политический процесс93 в богатых нефтью странах вроде России мало что добавляет к этой картине94. Если ориентироваться на структурные экономические показатели, то уровень политической открытости в России и Евразии должен быть выше, чем он оценивается различными рейтинговыми агентствами. В итоге не очень ясно, почему одни (внеэкономические) структурные объяснения устойчивости постсоветского авторитаризма выглядят убедительно, а другие (экономические) – нет.

Во-вторых, удивляет определенная теоретическая непоследовательность: почему крушение коммунизма в СССР и некоторых других авторитарных режимах95 вполне успешно рассматривалось сквозь призму действий акторов96, а интерпретации причин и механизмов нового постсоветского авторитаризма сосредоточены исключительно на структурных факторах и ограничениях? В целом можно сказать, что структурные факторы позволяют лучше объяснять неизменность и статичность, чем перемены, и такое положение дел скорее отражает существующий пессимистический консенсус среди исследователей, нежели задает новую научную повестку их изучения.

Здесь я ставлю две задачи. Во-первых, перефокусировать анализ траекторий постсоветских режимов, добавив в него перспективу, ориентированную на акторов. Это позволит научному сообществу преодолеть пессимистический консенсус в отношении России и переосмыслить представления о причинах и механизмах политических изменений в более систематическом ключе. Поэтому я представлю две модели динамики политических режимов в поставторитарных условиях, а затем проанализирую эффекты динамики структурных переменных, а также неожиданных последствий, к которым приводят намерения и решения политических акторов, которых не стоит, однако, считать всесильными и полностью информированными стратегами. Ограниченность прогностических способностей как политических игроков, так и политологов оставляет некоторые надежды при анализе динамики режимов и ставит под сомнение пессимистический консенсус как основной способ рассуждений о постсоветской Евразии.

Наверное, лучшее описание динамики постсоветского режима в России увидело свет еще в 1954 году – его автором был не политолог, а писатель. Роман «Повелитель мух» Нобелевского лауреата Уильяма Голдинга стоит воспринимать как классическую модель построения авторитарного режима на примере группы подростков, оказавшихся на необитаемом острове97. По сюжету Голдинга, динамика политического режима на этом острове прошла через следующие этапы: 1) неудачную попытку построить электоральную демократию; 2) неудачную попытку неформального раздела власти между наиболее влиятельными игроками (олигархию); 3) захват власти самым наглым подростком, который изгнал из общины своих соперников, перетасовал «выигрышную коалицию» своих сторонников