Я тут же вспоминаю капитана Фейна, но еще не готова к такому разговору. Не готова рассказать ему, что натворила. Я до сих пор не знаю, как поступить с Риссой.

– Нет, дело не в этом, а в моих стражниках, – покачав головой, отвечаю я. – Дигби и… – я всхлипываю, пытаясь собраться с силами, пытаясь произнести эти слова вслух. – После нападения пираты сотворили с Сэйлом такое… это было ужасно. Не могу перестать прокручивать в голове эту картину… как его убили прямо у меня на глазах.

Сердце будто сжимает истязающий кулак, впиваясь в него пальцами до боли и пуская кровь.

– Я не могла это остановить. Просто позволила ему умереть там, на снегу.

Моя вина – это извивающийся презренный зверь, который царапает когтями кожу и разрывает меня в клочья.

– Они затащили его на борт и… – когда я вспоминаю, как пираты привязали Сэйла к той мачте, у меня перехватывает дыхание. Я плачу так сильно, что вряд ли Мидас понимает хотя бы слово из того, что говорю.

– Тише, – тихонько напевает он, утешающе гладя меня по спине. – Все хорошо. Тебе больше не нужно об этом вспоминать. Сейчас ты здесь. Больше никто и никогда не заберет тебя у меня.

Я киваю, пытаясь взять себя в руки, стараясь остановить льющийся из глаз поток золотистых слез.

– Я по тебе скучала.

Мидас легонько сжимает меня в объятиях и смотрит теплыми глазами так, словно я его самое дорогое сокровище.

– Ты же знаешь, что я ни перед чем не остановлюсь, чтобы вернуть тебя.

Я слегка улыбаюсь.

– Знаю.

Еще мгновение мы просто смотрим друг на друга, и я чувствую, как его близость опутывает меня покоем, который он олицетворяет. Это старое, знакомое тепло, это чувство защищенности. Оно успокаивает зверя во мне, его когти прячутся, пасть закрывается.

Вся неуверенность и тревога, которые терзали меня на протяжении долгих недель, медленно уходят, пока я снова не оказываюсь в знакомых водах. Я испытываю облегчение от того, что мне больше не придется быть бдительной и столь осторожной. С губ срывается тихий вздох, плечи слегка опускаются, сбросив напряжение, которое я сносила несколько месяцев.

Карий взгляд Мидаса становится мягкой успокаивающей почвой, прячущей ранимое зернышко.

– Ты со мной, – шепчет он. – Теперь все будет хорошо.

Я отчаянно хочу протянуть руку и провести ею по его щеке, ощутить, как бьется его сердце, но сдерживаюсь.

Спустя минуту взгляд Мидаса становится оценивающим, и он осматривает меня с головы до ног.

– Ну и вид у тебя. Они тебе даже помыться не разрешали? Расчесаться?

Я съеживаюсь, внезапно почувствовав смущение и стыд. Он, как всегда красивый, смотрит на меня, а я, наверное, выгляжу так, что на меня даже псы не взглянули бы.

Я пытаюсь усмехнуться, но выходит криво, щеки легонько дрожат.

– В Пустоши не так-то много купален, – выдаю я нескладную шутку.

Мидас только хмурится.

Отстранившись, я оглядываю свое помятое платье, испачканный подол и порванную ткань. Верхняя часть разорванного лифа еще болтается после того, как его порвал капитан Фейн, и пальто мое тоже порвано. Сапоги обшарпаны, в носках дырки, а уж что творится с волосами и телом – даже подумать страшно.