— И знаете, что сказал Владимир Ильич? Что, поскольку у нас на родине назревает революционная ситуация, нам пора начать заботиться о том, чтобы вернуться туда и принять участие в событиях. Владимир Ильич, конечно, давно знает о нашей мечте — вернуться на родину и бороться за то, чтобы и у нас, как в России, трудовой народ взял власть. Товарищ Ленин спросил нас: «Готовы ли вы, возвратясь в Венгрию, создать партию коммунистов? Или пока останетесь в своей прежней партии, социал-демократической?»

— И что вы ответили товарищу Ленину? — спросил Гомбаш.

— А как вы думаете? Кун и я сказали в один голос: мы прошли первую школу большевизма здесь, в России, и никакого возврата в социал-демократическую партию, даже из соображений тактики, для себя не мыслим! Мы хотим создать венгерскую партию коммунистов — пусть она будет родной младшей сестрой Российской партии большевиков! Владимир Ильич на это сказал нам: «Правильно. Создавайте. И как можно скорее. А мы поможем вам вернуться на родину».

— Вернуться? — сразу же спросил Гомбаш. — Когда?

— Это будет уточнено позже, — ответил Самуэли. — Наверное, будут использованы разные пути. Потерпите, узнаете…

Этот разговор всколыхнул всю душу Гомбаша. Родина! Теперь все чаще в мыслях он уносился к ней. Оказаться там, увидеть отца и мать, родной Вашварад — эти желания, жившие в нем всегда, желания мучительные, которые могло потеснить лишь другое, более острое желание найти Ольгу, или они могли быть приглушены, когда его захватывало дело, — вспыхнули сейчас с новой силой. Очутиться на родине, строить там новую жизнь, такую, как в России… Как это заманчиво! И вместе с тем сердце словно бы надвое раскалывалось: уехать — значит потерять последнюю надежду что-нибудь узнать об Ольге…

Недели через две после возвращения Самуэли сказал Гомбашу:

— Как ни жаль, а нам с вами придется распрощаться. Видимо, я скоро уеду.

— Куда?

— В Швейцарию.

— Зачем?

— Я только что из цека. Мне сказали, что я должен некоторое время пожить в Берне, наладить связь между русской компартией и венгерской, как только она будет создана, — ведь прямой связи между Россией и Венгрией пока что нет. Мне обещали, что советская миссия поможет устроиться в Швейцарии, а позже, когда позволит ситуация, переберусь в Венгрию.

— Ну что же, пожелаю вам доброго пути, — сказал Янош не без грусти.

— Надеюсь, пройдет немного времени, и мы встретимся с вами в Будапеште, дорогой Янош! Обязательно встретимся! И будем работать вместе в нашей новой партийной газете. Неплохо бы, а?

— Неплохо бы… Но что делать? Пока поработаю в Москве. За себя и за вас. — И вырвалось: — Я вам завидую!.. Вы попадете на родину раньше меня.

— Э, еще неизвестно…

— Наверняка раньше! Я хотел бы передать через вас весточку в Вашварад моим старикам…

— А вы давайте письмо! Из Швейцарии я отправлю сразу же, обычной почтой.

— Спасибо! Сейчас же и напишу…

— Успеете, не торопитесь.

— Нет, нет! А вдруг вы уедете внезапно?

Гомбаш тут же подсел к столу и начал писать.

Но торопился он и в самом деле напрасно. Только через неделю, сердечно распрощавшись с Гомбашем и со всеми сотрудниками редакции, Самуэли уехал. А через некоторое время — уже начиналась осень — венгров-коммунистов, находившихся к тому времени в Москве, собрал Бела Кун.