Самуэли согласился. Так Гомбаш стал командиром отделения, а Кираи — подчиненным ему бойцом.

Кун, по-прежнему держа шляпу в руке, подпоясанный поверх пиджака ремнем с револьвером, прошелся вдоль шеренг, осматривая бойцов. Остановился перед серединой строя, сказал громко, чтобы слышали все:

— Товарищи! Наступление наших сил по всей Москве уже началось. Только что телефонировали из Всероссийской чрезвычайной комиссии — эсеровские мятежники выбиты из ее здания, оно снова в руках чекистов. Наши продвигаются к другим пунктам, где засели мятежники. Сейчас выступаем и мы. Нам поставлена задача скрытно выйти к почтамту и очистить его от эсеровских бунтарей. Захватив телеграф, эти авантюристы шлют по всей России свои депеши, призывают не подчиняться Советской власти. С этим нужно покончить как можно скорее. Вместе с нами на штурм почтамта, только с другой стороны, пойдут латышские стрелки. Они уже двинулись туда. Мы соединимся с ними перед началом штурма. Это факт интернационального единения пролетариев. Мы в одном строю с русскими и латышскими товарищами. Докажем еще раз, что мы, венгры, верные бойцы пролетарской революции! А теперь — вперед!

Плотным сомкнутым строем бойцы интернационального отряда шли по затуманенным ночным улицам, держась в тени, поближе к стенам домов, к оградам. Шли молча с заряженными винтовками, готовые немедленно действовать: Кун предупредил перед выходом, что стычка с мятежниками возможна в любой момент и в любом месте. Но пока все было спокойно. Прохожих почти не встречалось. Раза два-три идущих окликнули красноармейские патрули, убедились, что идут свои. В ночной тишине слышался только глуховатый ритмичный небыстрый звук шагов идущего отряда. Иногда доносился цокот конного дозора, изредка откуда-то издалека слышались то редкие, то частые, вразброс, винтовочные выстрелы.

Оставив позади несколько улиц, отряд вышел на широкую площадь. Гомбаш сразу же узнал ее: та самая, Театральная площадь. Перед фасадом театра тускло сквозь туманную дымку светят несколько уличных фонарей. Неподалеку стоит броневик, в разных местах площади видны пешие и конные бойцы — несут патрульную службу. Вот два конника, наверное, заметив вступивший на площадь отряд, поскакали к нему, в ночной тишине пронзительно звонко цокали по мостовой подковы.

— Кто такие? — крикнул, с ходу осаживая коня, один из кавалеристов.

— Интернациональный отряд из Кремля! — послышался в ответ голос Куна. — Идем к почтамту. А что здесь слышно?

— Тихо пока. Эсеровскую головку из театра не выпускаем. Ихний броневик сюда на площадь прикатил, должно, своих выручать аль в разведку, так мы его взяли — вон стоит…

Вот и Театральная площадь позади. Улица ведет вверх. Справа от нее тянется зубчатая стена. Держась в ее тени, прошли мимо памятника — статуи человека в старинном долгополом кафтане и в шапке, держащего в руке не то свиток, не то книгу. Прошли краем еще одной площади и, все так же держась в тени, вступили в неширокую улицу, где помпезные особняки перемежаются с магазинами, витрины которых наглухо закрыты гофрированными железными шторами.