— Об этом ли сейчас думать! Как бы нам всем не пришлось срочно отправиться на фронт…

— Почему?

— Но ведь немцы в ответ на убийство Мирбаха могут начать наступление…

— А может быть, все еще уладится?

— Надо ждать заявления правительства!

— Товарищи! — крикнул дежурный. — Товарищи! Внимание!

Дежурный поднял руку с зажатым в ней листком.

— Только что получена телефонограмма из Центрального Комитета партии. Ввиду важности событий никому не отлучаться, ждать распоряжений. Звонил товарищ Кираи. Он скоро приедет и разъяснит момент.

Кираи, однако, появился не скоро, только в девятом часу вечера, когда за окнами уже сгущались поздние июльские сумерки. К этому времени в общежитии собрались почти все его обитатели: тревога, распространившаяся по городу, заставила тех, кто был в отлучке, бросить все дела и вернуться в комитет — в их штаб и дом.

— Кираи приехал! — объявил наконец дежурный. — В агитпункт, товарищи!

Полукруглую комнату агитпункта заполнили всю. Кому не хватило места на стульях и табуретках, стояли в дверях и вдоль стен. Было душно, лица блестели: весь день, как и накануне, стояла отчаянная жара. После полудня хлынул ливень, но он не принес облегчения, после него парило ничуть не меньше, как парит перед дождем. Может быть, ливень хлынет вновь?

К заваленному газетами круглому столу вышел Кираи, снял фуражку, положил ее на стол, смахнул ладонью пот со лба.

— Вы уже знаете — убит германский посол, — начал он. — Установлено: это сделали левые эсеры. Зачем? Чтобы сорвать мирный договор. Правительство принимает меры, чтобы как-нибудь смягчить ситуацию. Но это одна сторона вопроса. Другая — левые эсеры только что выступили против Советской власти открыто, с оружием в руках…

Ропот возмущения прокатился по комнате.

— Спокойно, товарищи! — Кираи продолжал: — Эсерами арестован председатель чрезвычайной комиссии товарищ Дзержинский. Арестованы другие партийные и советские руководители. Захвачен телеграф. Но в ответ вся левоэсеровская фракция съезда, включая их вдохновительницу Спиридонову, арестована в здании Большого театра. Однако эсеры продолжают действовать. Ими кроме телеграфа захвачены и другие важные пункты…

— Это что же, открытая контрреволюция?

— Выходит, так… — Кираи оглядел слушающих. — Я знаю почти всех вас. И говорю с вами как с единомышленниками, членами венгерской секции Российской партии большевиков Здесь нет принадлежащих к какой-нибудь другой партии?

— Есть беспартийные, но сочувствующие!

— Знаю. И поэтому объявляю: все коммунисты с этой минуты считаются мобилизованными. Беспартийные могут присоединиться добровольно.

— Когда выступать?

— Где получим винтовки?

— Какая нам будет задача?

— А с кем войска? Они двинуты на предателей революции?

— С войсками сложно, товарищи, — ответил Кираи. — Вам, наверное, известно, что лучшие полки из Москвы посланы на Восточный фронт. Опора Советского правительства в Москве сейчас — латышские полки, они еще в загородных лагерях. На заводах срочно организуются красногвардейские отряды. Но есть опасения, что у мятежников имеются скрытые резервы. В городе затаилось несколько тысяч белогвардейцев, офицеров. У них есть оружие. В любой момент все эти силы могут выступить против Советской власти. Поэтому на защиту ее призываются в Москве все, кому эта власть дорога. Дорога она нам, товарищи?