— Знаете что?.. — медля и колеблясь заговорил Гомбаш.

— Что? — не понял Кираи его замешательства.

— Я вот тут много думал без вас… И понял, что ошибся…

— О чем это вы?

— О том, что согласился уехать…

— Да вы что? — вспыхнул Кираи. — Мальчик вы, что ли, товарищ Гомбаш?! Вы имеете понятие о цене собственного слова? И тем более о дисциплине члена партии? Ваша кандидатура уже согласована в агитпропе Центрального Комитета. И извольте работать там, где будете наиболее полезны партии! Теперь уже поздно переигрывать! Завтра явитесь в агитпроп!

Гомбаш подавленно молчал.

— Слышите? Завтра — в агитпроп!

— С утра?

— Нет, в четыре. С утра товарищи будут заняты на съезде.

— А вы… вы были там сегодня?

— Нет. Но слышал, что уже второй день идет большой спор между большевиками и левыми эсерами.

— По вопросу о мире с Германией?

— Да. Но не только. Лидер эсеров Мария Спиридонова со своими соратниками старается опровергнуть всю политику большевиков, требует отменить диктатуру пролетариата.

— Даже?

— Да. Я как-то слышал ее речь. Оратор она отменный. Впрочем, и другие левоэсеровские вожди в этом искусны. На съезде один из них грозил, что их партия ликвидирует комитеты бедноты в деревне, прогонит оттуда продовольственные отряды.

— Разве эсеры имеют силы для этого?

— А вы не знали? У них свой главный штаб, боевые отряды во многих городах и в Москве.

— Неужели они встанут на путь вооруженной борьбы?

— Не думаю. Все-таки это революционная партия. Эсеры в одних тюрьмах с большевиками сидели… Но давайте о деле. Вам завтра с утра, товарищ Гомбаш, надо будет отправиться с одним русским товарищем и с одним нашим — они найдут вас здесь — в типографию. Там, кажется, есть латинские шрифты. Подберите наиболее подходящие для вашей будущей газеты.

— Очень хорошо, — обрадовался Гомбаш. — Значит, дело с газетой движется!

На следующий день рано утром за Гомбашем действительно зашли двое — уполномоченный Совета, пожилой человек рабочего вида, и солдат-венгр, по профессии наборщик. Втроем они отправились в типографию и занялись подбором нужных шрифтов. Это дело заняло у них всю первую половину дня. Только к двум часам Гомбаш смог вернуться в комитет. Пообедав, он стал ждать Кираи, чтобы вместе идти в агитпроп.

Но Кираи все не появлялся, и Гомбаш начал уже досадовать, что ему опять, как и накануне, придется без толку терять время в ожидании. Минуло четыре. Кираи все нет и нет. Почему он задерживается?

В недоумении Гомбаш сидел на своей койке, покуривая цигарку с отчаянно крепкой русской махоркой. Кроме него, в комнате почти никого не было — после обеда многие разошлись по своим делам.

— Мирбаха убили! — вдруг раздался голос от двери. — Только что!

— Германского посла?

— Кто? Почему?

Все, кто был в комнате, столпились у двери, в которой стоял дежурный по комитету.

Отвечая на расспросы, он мог объяснить немногое:

— Кто убил, пока неизвестно. В Мирбаха в посольстве стреляли и бросили бомбу.

Заговорили наперебой:

— Это могли сделать только те, кто хочет сорвать мир с Германией!

— Да, теперь, пожалуй, наш отъезд на родину задержится…