Проснувшись на мятой потной простыне, Коля долго шарил под кроватью в поисках упавшего одеяла и внезапно вспомнил про собственного персонажа «Почвы».

На этот раз трансформация и эмоциональный бартер между актером и ролью происходили быстрее обычного – всего за неделю Коля уже почти перенял у Филипа неприятную привычку покусывать костяшки пальцев на правой руке.

Однако и плюсы такого заимствования Берестов тоже обнаружил. Подобно старшему Карру, он решил начисто отрицать любые проявления того, что слабые духом считают мистическим. Что значило: столы не кусаются, и к травме на сцене может привести не дурной глаз, а лишь халатность особенно приблатненных монтировщиков…

Всю последующую неделю Николя старался не пересекаться с Зурало. Обходил стороной многолюдные перекуры и посиделки, где мог появиться сутулый цыган. Невзначай выспрашивал, убрались ли монтеры со сцены, если шел туда сам. Делал туманные намеки на сомнительное качество «знаменитых» декораций, не упускал случая помахать пробитой ладонью (впрочем, официального хода делу так и не дав) и с удовольствием принимал комплименты своему мужеству и преданности делу.

Однако через семь дней, в вечер следующего представления «Промерзшей почвы», они все-таки встретились. Во время очередного унизительного ритуала, когда вся остальная труппа не пойми зачем ползала на коленях в пыли у ног Зурало и слюнявила грязный фетр.

Встав ровно перед начальником монтировочного цеха, Коля демонстративно одернул шерстяной блейзер. Тот самый, что почти полчаса перед началом не мог найти на положенной вешалке среди прочих костюмов спектакля. Одернул, демонстрируя, что такой жалкой подколкой Зурало ничего не добился и вызвал у Николая лишь жалость.

Цыган спокойно выдержал жгучий взгляд Берестова. Жест с пиджаком вовсе проигнорировал. А затем изогнул бровь, молча интересуясь, не желает ли новичок все-таки присоединиться к обычаю.

На что Николя отомстил элегантно и тонко. Причем не задумывая заранее, а выкатившись на чистейшей импровизации – он приосанился, снял клетчатую кепку, так до конца и не отстиранную от его крови, и неспешно перекрестился по православному обычаю.

У Зурало Годявировича дернулось веко, и Коля с ликованием осознал, что выпад достиг цели.

Пожалуй, теперь ему стоило опасаться от бельмоглазого новых бед, украденный блейзер лишь началом был. Жалким беззубым ответом на его оскорбительный монолог в гримерке, о котором цыгану, конечно, донесли. Да и злобное шипение у туалета тот тоже наверняка расслышал, так чего уж теперь тушеваться? В общем, ответка будет, в этом Николя не сомневался.

И пусть вряд ли конокрад спирта вместо воды в графин наплещет или зонт из нужного шкафа на сцене умыкнет – на такие шуточки только равный с равными решиться может. Так ведь от монтировщика или светлячка куда более жестких «случайностей» ждать можно…

В среде обитания Берестова еще были свежи переживания начала весны, когда в Тюменском драматическом крепко травмировалась одна из ведущих актрис. Запрыгнула на ворота средневекового замка, не успев начать реплику, да вместе с ними и рухнула – забыли закрепить, c’est la vie. Тут уж не до доигровки было: бедняжку увезла «Скорая», прикушенный язык пришлось сшивать. А в прошлом году в родном театре Николя на «Вражде и любви» не закрепили «горы», с которых тоже сверзился весьма талантливый актер…