Тот был мертв. Его глаза смотрели в небо. Сейчас в них не было ненависти, застыло успокоение. Он отомстил.

Княжич и староста сняли шлемы.

– Эх, Степан, зачем ты так? – произнес староста.

– Он мстил за дитя, за жену, сведенную с ума. Степан нарушил приказ, но и пришел-то сюда именно затем, чтобы мстить. Чувства его священны. А вот как теперь быть с Мариной? Надо отвезти ее в Бабаев.

– Несчастную Марину никуда уже не надо везти. В могиле она, – проговорил староста.

Княжич взглянул на него.

– Как это?

– Удавилась. Как Степан уехал, так обошла соседей и попросила у всех прощения. На то и внимания никто не обратил. Сумасшедшая она, что с нее взять. Потом она прошла в уцелевший овин, забросила веревку на перекладину, сунула голову в петлю и повисла. Рядом был мальчонка. Услышал подозрительный шум в овине, заглянул туда, бросился к мужикам. Те не сразу сообразили, в чем дело, сняли ее, но помочь уже не могли.

– Накладывать на себя руки – смертный грех.

– Господь милостив, простит ее, не в себе же была. Я хотел сказать Степану о смерти жены после боя, а видишь, как оно вышло. – Староста перекрестился.

– Заберите его, отвезите на деревню, похороните рядом с женой и сыном, – распорядился княжич.

– А что, мы больше не нужны тебе?

– Кто нужен, скажу. Всех бы взял, да нельзя оставлять на деревне одних баб, ребятню да стариков. Куда они без крепких рук?

– Но кого-то возьмешь?

– Если будет согласие. Ладно, скажи своим, чтобы положили на коня тело воина Степана Когана, но покуда не отправляли на деревню. Пусть все простятся с ним.

– Эх, доля наша тяжкая, – проговорил староста. – Степан, Елисей, идите сюда.

К княжичу подъехал Бессонов и доложил:

– Десятника, который командовал отрядом похоронщиков, живым взяли.

Эта новость обрадовала Савельева.

– Как удалось? – спросил он.

– Да не повезло татарину, оказался на пути Осипа Горбуна. Тот саблей не успевал рубануть, вот и врезал кулаком.

– После удара татарин выжил?

– Живучим оказался, да и бил Осип в шлем. Дивлюсь, как шею не свернул.

– Шлем и спас. И где этот десятник? Давай его сюда!

– Слушаюсь, княжич!

Бессонов махнул рукой, и Осип Горбун привел татарина. Тот с каким-то суеверным страхом смотрел на русского богатыря.

Осип поставил десятника на колени и сказал:

– Вот он, княжич, главный первого отряда.

– И как ты не убил его?

– Да все шлем, только руку отбил, но ничего, пройдет. А коли надо, то скажи, я этому псу быстро башку сверну.

– Свернешь, коли заупрямится на допросе. А покуда Осип, кликни ко мне Анвара или Ильдуса.

– Якши, княжич, – сказал Горбун и тут же сплюнул на землю. – От одного ихнего слова горчит во рту. Они так опротивели нам, что глядеть на этих шакалов нет никакой возможности. Рука так и тянется к сабле.

– Ты понял, что я сказал?

– Понял, княжич. Сейчас кликну татар наших.

К Савельеву подбежал Агиш. Пленный что-то сказал ему и немедленно получил от него чувствительный удар по голове.

– А ну хорош! Это еще что за дела, Ильдус?

– Он мамой ругается, воевода. А у нас это не прощается.

– Удивлен, что ты служишь у нас?

– Нет, знает, что не все татары против Москвы.