— Что ж это будет, ваша светлость? — испуганно спросила кухарка. — Как же нам теперь жить? Ведь они же нас пожрут, проклятое барготово отродье! Как вы уедете, так и полезут, небось! Сделайте милость, не оставляйте нас!

Аластор уже открыл рот, объяснить женщине, что другого выхода нет, как поднялся всеобщий гомон. Служанки зарыдали, кухарка взвыла раненой волчицей, а конюхи, стражники и прочая прислуга принялись наперебой уверять, что без милорда им никак, словно бедным беззащитным сиротам.

Островком спокойствия в рыдающей и галдящей толпе остались только кузнец, его сыновья, сноровисто потрошащие демона, и мастер Кельмас. И, разумеется, месьор д'Альбрэ, которому Аластор велел вынести кресло прямо во двор, поскольку ложиться в постель фраганец решительно отказался, позволив только промыть и перевязать раненое плечо.

— А ну тихо! — рявкнул Аластор, лихорадочно соображая, как убедить прислугу, что демоны не так уж страшны. — И не стыдно вам? Подумаешь, твари… Вон, с одного уже шкуру снимают! — указал он в сторону «ребят» Мартина.

— Его светлость дело говорит, — поддержал его кузнец. — Убить энту погань можно, вон как его светлость большого лихо завалил! Секирой только зря… Ежели их там много, а головы у всех такие крепкие, это ж только добрую секиру зря портить.

Он с легким неодобрением покосился на Аластора, у ног которого лежала вторая секира, вытащенная младшим сыном Мартина из черепа твари. Аластор почти устыдился, что и вправду едва не испортил дорогое старинное оружие, но сразу опомнился.

— Мастер Кельмас, — обратился он к управляющему, — раздайте людям оружие и проследите, чтоб никто не остался без защиты. Женщин и детей, пока меня не будет, соберите в левом крыле и поставьте там охрану. Караульных у портала держите днем и ночью, и если твари полезут…

— Не отобьемся, — безнадежно сказал кто-то из толпы слуг, и женский плач, утихший было, стал громче.

Аластор с отчаянием понял, что проигрывает бой за храбрость своих людей. Рыжий конюх Томас, которого дважды ловили за браконьерство, не боялся в одиночку бить кабанов в лесах Вальдеронов, но демоны для него что-то невозможно жуткое, и лихому парню не понять, как можно всадить рогатину в барготову тварь, словно в кабана. Мартин и его сыновья — те другого закала, кузнец родом из Вольфгарда, и сыновей он воспитал так, что «ребята» скорее голыми руками пойдут душить демонов, чем нарушат отцовскую волю. Демон-то, может, не загрызет, а вот от батюшки точно схлопочешь. Но остальные… остальные скованы ужасом.

И тут его осенило. Если его люди видят в демонах только ожившие страшные сказки, с которыми никак нельзя бороться, значит, нужно, чтобы они взглянули на барготовых тварей иначе.

— Серебряный флорин за тварь вроде этой! — бросил он, снова указав на полураспотрошенного первого демона. — И три медяка за мелочь!

Толпа смолкла так быстро, что Аластор почти испугался. Но тут из кресла, где сидел фраганец, донесся смешок, а Мартин подался вперед, вглядываясь в Аластора, и лицо кузнеца, заросшее светлой бородищей почти по самые глаза, выразило живейшую заинтересованность.