– Да, становится, – согласилась она.

– И вообще, оно бывает самых разных цветов, – добавил он.

Тут Иссерли точно бы расхохоталась, если бы не страх перед болью.

– Да, самых разных, – прошипела она через стиснутые зубы. Наконец ей все-таки удалось оторвать руки от пола и сложить их на животе, отчего у нее сразу поднялось настроение. Мало-помалу она возвращалась к жизни.

– Представьте себе, – продолжал Амлис, – не так давно с неба упала вода. – Он говорил гораздо более высоким, чем обычно, голосом, мальчишеским от восторга. – Вот так вот взяла – и упала. Она падала тысячами маленьких капелек. Я поднял глаза, чтобы понять, откуда они берутся. Но они возникали словно из ниоткуда. Я не мог в это поверить. Тогда я открыл рот и запрокинул голову. Несколько капелек попало внутрь. Непередаваемое ощущение. Словно сама природа пыталась напоить меня.

Иссерли расправила на животе майку – она была сырой, но не слишком. Видимо, дождь продолжался совсем недолго.

– Вода перестала падать так же резко, как и начала, – рассказывал дальше Амлис. – Но вокруг сразу стало пахнуть совсем по-другому.

Теперь Иссерли уже была в состоянии слегка повернуть голову. Она убедилась, что лежит рядом с одним из корабельных холодильников. Череп ее покоился на широкой педали в его основании, при нажатии на которую поднималась крышка. Но голова Иссерли была недостаточно тяжелой, чтобы поднять ее – для этого требовался вес мужского тела.

Справа от Иссерли, на металлической палубе возле самого ее плеча, лежали два поддона с мясом, затянутые прозрачной вискозой. На одном из них покоились бифштексы высшего качества, темно-красные и сложенные рядами. На другой, больший поддон были навалены внутренности – судя по виду, мозги или вычищенные кишки. Резкий запах от них проникал даже сквозь упаковку. Мужчины могли бы сообразить и убрать их подальше, прежде чем положить ее здесь.

Она повернула голову налево. Амлис сидел на некотором расстоянии от нее, подложив под себя задние лапы, опершись на передние и задрав голову к отверстию в крыше коровника, и был, по обыкновению, неотразим. Она заметила, как блеснули в темноте его белые зубы, – Амлис явно что-то ел.

– Вам ни к чему сторожить меня, – сказала она, пытаясь поднять колени так, чтобы он не заметил, с каким трудом ей это дается.

– Я всегда сижу здесь – дни и ночи напролет, – объяснил Амлис. – Ведь они все равно не позволяют мне выходить наружу. Но мне удается увидеть удивительные вещи даже через отверстие в крыше.

Сейчас, однако, он смотрел уже не на небо, а на Иссерли, и даже подвинулся ближе к ней. Она слышала тихое постукивание его когтей по металлу.

Амлис остановился на почтительном расстоянии от нее – на расстоянии протянутой руки – и снова уселся. Взъерошенный белый мех на груди виднелся в промежутке между упиравшимися в пол передними лапами. Как она могла хотя бы на миг позабыть его черный подбородок и золотистые глаза!

– У вас не вызывает отвращения все это мясо? – ядовито поинтересовалась она.

Он проигнорировал ее колкость и ответил:

– Оно же теперь мертвое. Теперь уже поздно бушевать по этому поводу, разве не так?