Закончился «командир погибшей при высадке разведгруппы особого назначения».

Остался исключительно комвзвода морской пехоты 382-й ОБМП ЧФ старший лейтенант Алексеев….

К своим добрались не все.

Троих бойцов пришлось оставить там, в безымянном лесу в нескольких километрах от Мысхако – забрать с собой тела павших никакой возможности не имелось. Единственное, на что, хоть и крайне неохотно, согласился Шохин – наскоро похоронить их в крошечном овражке в паре десятков метров от места боя. Ближе было нельзя – рано или поздно гитлеровцы обнаружат убитых егерей. И, пытаясь выяснить, кто их перебил, наверняка раскопают свежую могилу.

Уложивший вместе с телами покореженный осколками гранаты пулемет и парочку алюминиевых немецких фляжек, Алексеев надеялся, что это позволит будущанским поисковикам без проблем назвонить металлодетекторами место захоронения. Впрочем, даже если это и случится, опознать бойцов все равно не удастся, в любом случае перезахоронят безымянными. Просто потому, что не было времени нацарапать их фамилии на каком-то личном предмете – котелке, там, или той же фляге…

Погибли младший сержант Анатолий Мелевич, один из осназовцев, имени которого старлей так никогда и не узнал, и главстаршина Егор Прохоров, всеми силами стремившийся поучаствовать в бою вместе с боевыми товарищами. В бою, оказавшемся для радиста последним…

Глубокой ночью старший лейтенант и контрразведчик поднялись на борт одного из быстроходных катеров, доставивших на плацдарм боеприпасы, провизию и пополнение. Все произошло настолько быстро, что Степан даже не успел доложиться кап-три Кузьмину – разве что с Аникеевым и Левчуком удалось попрощаться. Прямо там, на узком и каменистом берегу, освещаемом резким химическим светом запускаемых фрицами ракет.

Вот только прощание вышло каким-то… странным, что ли? Нет, не с Ванькой, которому Степан просто сунул в руки трофейный пистолетик, напутствовав насчет подарка медсестричке, и порывисто обнял напоследок – со старшиной.

Обождав, пока с поистине детским любопытством вертящий в руках пистолет Аникеев отойдет на несколько метров, Левчук неожиданно спросил:

– Слушай-ка, старшой, тут такое дело… Нет, можешь, понятно, не отвечать, но все одно спрошу: ты все ж таки откуда? Столько вместе под смертью ходили, не раз и не два погибнуть могли. Кто его там знает, свидимся ли еще? Или снова смолчишь?

– Не смолчу, Ильич, – задумавшись на пару мгновений, принял решение Алексеев. Да и врать – точнее, постоянно что-то недоговаривать – надоело аж до… сильно, короче, надоело. А что на подобную откровенность кое-кто, не станем конкретизировать, может косо поглядеть? Да и фиг с ним, старшина зря болтать не станет, не тот человек.

И потому старший лейтенант заговорил – торопливо, спеша уложиться в те несколько минут, что у них еще оставались:

– Понимай мои слова как хочешь, но я не отсюда, не из этого времени. Из будущего я. Между моим временем и сорок третьим почти восемьдесят лет. Учения у нас были, примерно на траверзе Южной Озерейки. Ну, или Озереевки, как ее после войны называть станут. Высаживались на плавающих бронетранспортерах с борта десантного корабля. Штормило в тот день сильно, плюс мехвод мой сплоховал. Короче, движок волной захлестнуло, тонуть начали. Я пацанов своих вплавь отправил, там до берега-то всего ничего оставалось, а сам задержался случайно – рукавом за крюк на башне зацепился. Бэтээр погружаться стал и меня следом потащил. Пока куртку… ну, бушлат скидывал, автомат потерял и сам едва не утоп. Вынырнул – а вокруг ночь, хоть только что белый день был, трассеры летают, стрельба, взрывы. Последнее, что помню – рвануло неподалеку, хорошо, рукой за спасательный круг уцепиться успел. Ну, а дальше ты лучше меня знаешь…