– Возьми меня… Возьми меня, пожалуйста… – прерывающимся голосом шептала я. Но губы Дана не послушались, они вероломно скользнули вниз, они решили измучить, измотать меня, довести до исступления, ранить в самое сердце, как оглушенного боем быка. Теперь прикосновения губ стали похожи на воткнутые в круп бандерильи “подер-а-подер”; на удары кинжалом, на пассы матадора на залитой кровью арене корриды – Дан даже называл мне их в ту ночь на море, и я запомнила, как запомнила все, что касалось его жизни: изящные, как будто вышитые бисером слова, похожие на любовь и смерть одновременно, – “вероника”, “паса-де-печо”, “чикуэлинас”, “натураль”… Сейчас он убьет меня – сейчас, сейчас…
– Я больше не могу, я умру, я не вынесу этого… Ну пожалуйста…
И тогда он накрыл меня собой, как накрывают детей старой курткой от летнего теплого дождя, как накрывают платком лицо Христа, чтобы вытереть с него пот; как накрывают листьями лопуха сладкие куски дыни, чтобы их не били осы… Как накрывают волной иссушенный берег… Он накрыл меня, и я почувствовала, что вместе с ним в тело вошла потерянная мною жизнь…
Это продолжалось бесконечно, он вел и вел меня за собой, подталкивая к вершине растрескавшимися от страсти губами, – и я ощущала каждый изгиб, каждое движение его узкого тела, я отвечала тем же. Спутавшиеся волосы, спутавшиеся губы – я знала, что уже никогда не найду в себе себя – только Дана.
И, когда мы, обессилев, преодолев сумасшедший пик страсти, наконец спустились в долину, так и не смогли распутать ни тел, ни губ, ни волос…
…Я проснулась от поцелуев, совсем других, нежно-утренних, но тоже опасных: в самой глубине этих поцелуев дремала страсть, ей ничего не стоило перегрызть цепь и вырваться на свободу.
– Как ты? – спросил Дан, и совсем рядом я увидела его расширенные темные зрачки. Он сидел на краю кровати, низко склонившись надо мной.
– Я люблю тебя и очень хочу есть… – жалобно сказала я и прижалась к нему лицом.
– Ты не разочарована?
– Разочарована тем, что первым проснулся ты.
– Я вообще не спал. Я смотрел на тебя.
– И что?
– Мне очень хотелось сказать тебе, что я люблю тебя, но я побоялся разбудить. Пришлось перенести признание на утро.
– Признавайся.
– Я люблю тебя.
– А я хочу есть…
– А я люблю тебя.
Я не могла оторвать взгляда от его сросшихся бровей, от взъерошенных волос, от губ, которые признавались мне в любви…
– Я передумала. Я не хочу есть. Я хочу тебя.
Я откинула одеяло, и мое тело застыло в ожидании. И он лег со мною рядом, и обнял меня, и все началось – и повторялось снова и снова…
…И снова я сбежала от Дана в сон, только чтобы не потерять голову, потому что сердце было потеряно навсегда…
И когда я проснулась, Дана опять не было рядом со мной. Опять были сумерки, но теперь он сидел за монитором компьютера. Его сосредоточенный затылок притягивал меня как магнит. Я тихонько встала, подошла к нему и обняла за плечи.
– Ты проснулась? – спросил он, сосредоточенно вглядываясь в монитор, по которому бежали какие-то строки: все это было для меня китайской грамотой.
– Нет, все еще лежу в постели и похрапываю в твоих объятиях. Поужинаем?