– И все?

– Ну не все, – промычал Серьга. – Еще спросил твой адрес. Пришлось покаяться и сказать, что ты не моя сожительница.

– Серьга!

– А что? Мое самолюбие может и пострадать за две штуки баксов.

– Какие две штуки?

– Да выложил он две штуки за твой портрет. Ты бы за две штуки еще не то сделала, знаю я вас, баб, чего только в женских туалетах не понаписано…

– Так он тебя купил? – рассмеялась я.

– Нет, – радостно откликнулся Серьга, – это тебя он купил. За две тысячи долларов. Я сопротивлялся, я же не сутенер какой-нибудь… Хотел ему вместо тебя шедевр свой подарить – “Явление духа Тамерлана узбекам, роющим арык” [13], он ни в какую. Но ты не переживай, я еще один нарисую, не простой, а золотой, краше прежнего…

– Зачем ему мой портрет для офиса? – спросила я непослушными губами.

– Да нет, он для офиса другие взял – “Душу быка” [14] и “Воркующего рыцаря” [15]. Ну, ты же их знаешь…

Я знала. Это были совершенно восхитительные картины, в них не было ничего общего с тем Серьгой, который квасил водку и сидел за самым плохим столиком в “Апартадо”. Видимо, он совсем недавно открыл в себе и для себя эту живописную манеру остро переживающих, влюбленных в эфемерные фактуры мазков – она не успела приесться ему самому и стать штампом. Обе картины были изощренной ловушкой, стоило только потерять осторожность и углубиться в них: одни живописные образы сталкивались с другими только для того, чтобы родить новые; как на палимпсестах, проступали все новые и новые детали, не замеченные ранее; на картины можно было смотреть бесконечно – как на огонь или спящего младенца, которого любишь… С ними не страшно было бы стареть в одиноком неприкаянном доме. Дан выбрал именно те вещи, которые нравились мне, это ничего не значило. Просто он мог думать так же, как и я. Просто он мог думать так же, как и я, и во всем остальном…

Я перестала думать обо всем – и только теперь поняла, какое же это счастье перестать думать, просто лежать, вытянувшись в чужой квартире, на чужой кровати: никаких воспоминаний, никакой вины, никакого прошлого, никакого будущего… А потом я сбежала от Дана в сон, и он оставил меня наедине с собой, он был деликатным человеком.

А утром меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Я не успела даже испугаться, хотя и никого не ждала сегодня. Серьга был увлечен братом Борьшей, его цыганистой женой и самогонной тоской ло дебрям Марни-Эл.

Володька умер, и больше никогда не заедет за мной на своем красном “Форде”, а Олег Васильевич имеет тенденцию только следить за мной исподтишка, фээсбэшный иуда, но сейчас мне на это было наплевать.

Когда я открыла дверь, то первым, что увидела, был огромный букет упругих кроваво-красных роз. Я стояла, вцепившись в дверной косяк, а сквозь бархатные змеиные головки полураспустившихся бутонов проступало совсем другое лицо – не то, что я так страстно хотела увидеть. Молодой парень в бсйсболке козырьком назад и почему-то овечьем тулупе. Он прижимал розы к себе и радостно смотрел на меня взглядом человека, которому отстегнули приличные чаевые.

– Доброе утро! Вы Ева?