– Какого? – промямлил дядя Яша.
Пархоменко приподнял зад, сунул руку в карман брюк, выловил, бросил на стол железную лодочку. Бобкины пальцы замерли.
– Вот этого.
Теперь Пархоменко уставился на дядю Яшу. Но и его взгляда не поймал. Дядя Яша разглядывал нож. Рукоятка была плотно обмотана проволокой в три цвета. Работа была по-своему артистичной, со вкусом, – некстати оценил дядя Яша.
– Ну, – пригласил Пархоменко Бобку, – рассказывай.
Дядя Яша стоял и видел Бобкину шею, торчавшую из воротничка. Маковку на коротко стриженной голове. Бобка не покраснел, не заплакал. Он сказал:
– Выменял.
– У кого? – демонстративно глядел на дядю Яшу Пархоменко. Похоже, он уже знал ответ. И это был такой ответ, который дяде Яше не понравится.
Дядя Яша тут же вспомнил школу: серое унылое здание (а есть не унылые школы вообще, в мире, в природе?), гвалт мальчишек. Мальчики и девочки учились раздельно. Многие говорили, что дисциплине у мальчишек это не помогало, и дядя Яша был согласен. Но двое против Бобки? Даже если Бобка кругом не прав?
– Послушайте, – обернулся дядя Яша к Пархоменко.
– У кого?! – приподнял рыжие усы тот. «Вот таракан. Расселся. И командует», – с неприязнью подумал дядя Яша. Да, нож – не игрушка. Но в самом деле: не украл же. Просто выменял. Дядя Яша поспешил Бобке на помощь.
– Послушайте, товарищ Пархоменко, это же всего лишь…
Но Бобка склонился еще ниже.
– Не слышу! – перегнулся к нему через стол Пархоменко. Выпрямился. – Слышали?
Снова к Бобке:
– У кого – еще раз?
– У немца, – подтвердил Бобка.
– У кого?! – изумился дядя Яша. Он ухватился за соломинку: в смысле – у учителя немецкого языка. Мысли заметались. Кто сейчас – сейчас! – учит детей немецкому? Ну предположим! Говорят же про учительницу английского: «англичанка».
– У пленного. Немца, – развеял все сомнения Пархоменко.
Дядя Яша сел, как подкошенный. Оба не сводили с Бобки глаз. Пархоменко – негодующих, праведных. Дядя Яша – изумленных. Он даже прикрыл ладонью рот. Спросил из-под пальцев:
– На что ты его поменял?
– Вы что, не слышали? У пленного немца! – попытался вернуть разговор в нужное русло милиционер Пархоменко.
– На хлеб.
– Пленного врага прикармливает, – перевел Пархоменко.
– А где ты его взял? – дядя Яша был так ошеломлен, что ни рассердиться не смог, ни встревожиться. А тревожиться стоило: все-таки немец, все-таки враг, а Бобка, можно повернуть, содействует врагу. Но голос дяди Яши звучал мягко.
– Ножик? – с надеждой поднял лицо Бобка.
– Немца.
Бобка опять потупился.
– На бывшем ипподроме бараки стоят, – ответил за него Пархоменко. – Ну, сам дальше расскажешь?
Бобка помотал головой.
«А что я-то могу сделать? Я целый день на службе», – думал дядя Яша.
Он проводил Пархоменко до дверей. Тот говорил и говорил:
– Я таких каждый день от заборов гоняю… По чердакам гоняю. По подвалам. Всё патроны ищут. Неразорвавшиеся снаряды.
Коридор, казалось дяде Яше, не кончится никогда.
– Я таких знаете сколько с улиц вылавливаю? Каждый день!
Дядя Яша промычал что-то невнятное. С облегчением распахнул перед милиционером дверь.
Пархоменко вдруг развернулся, и дядя Яша почти испугался, что он сейчас скажет: «А знаете что? Останусь у вас, поужинаю у вас, жить буду теперь у вас, никогда отсюда не уйду». Но Пархоменко сказал: