– А потом? – прошептала Ельга, понимая, что он прав.

Эта расправа была не только местью за Ингера и способом устрашения древлян. Этим Прекраса хотела покарать и Свена. Показать, чего он заслуживает и от чего спасен благодаря их тайному соглашению.

– Дренги наши за лес ушли, чтобы не видеть, – добавил Асмунд. – Я хотел Святку унести, а она его забрала, на руках держала и краду ему показывала. Смотри, говорила, вот моя месть за отца твоего. Вот выкуп удачи твоей на всю жизнь. Никто не посмеет тебе сказать, будто от гибели отца твой род счастье утратил. Боги тебе должны удачи на сорок лет вперед.

– А он что?

– Да меня чуть не вывернуло. А он что понимает, дитя еще… Только от дыма морщился.

– А Хвалимир?

– Его напоследок оставили. На другой день велела тризну по Ингеру править. А перед тем Хвалимира привести. И приказала… на части его разрубить живым и по тому полю разметать. Голову, руки, ноги…

Ельга содрогнулась и обхватила себя за плечи, судорожно сглатывая. Она восемь лет не видела Хвалимира, но помнила ясно. Он был так хорош собой, и даже ей подумалось тогда… Она помнила его взгляд, в котором смешались восхищение и сомнение: он хотел верить ей, но не позволял себе этого. Оказался прав. И вот… Не в добрый час древляне выбрали его князем. Он умер страшной смертью, его тело не погребено, дух не вернется в потомках и будет вечно блуждать вокруг Искоростеня, превращенного в жуткое пожарище.

– Сгинул род наш деревский! – причитала вполголоса Ружана. – Не жить ему больше, ныне он как дерево с корнем подрубленным, сгинут древляне, как обры сгинули, без памяти, без наследка. Старцы убиты, счастье по чисту полю рассеяно, отроки и девы в полон уведены!

Прекраса с лихвой отомстила за мужа, отняв жизнь его убийцы и лишив все племя древлян какой-либо воли для новых мятежей. Месть ее войдет в предания, которое заставит людей содрогаться от ужаса и тысячу лет спустя.

Боги, да правда ли это? Не жуткий ли сон? Ельга вспоминала Прекрасу, которую знала – юную девушку, похожую на золотисто-белый цветок нивянки. Потом молодую мать, счастливую, держащую на руках свое долгожданное дитя. Не верилось, что она сотворила все, о чем рассказывали. Но Ельга знала: в последний год Прекраса сильно изменилась. Смерть Ингера убила и ее в тот же миг, как она узнала о своем вдовстве. Ельга и до того чувствовала отстраненность невестки, одетой в скорбную сряду вдовы, от мира живых, но не знала, насколько глубока эта отстраненность. Свен и Асмунд, убедившись в этом своими глазами, больше ни разу не назвали ее по имени, а говорили «она». У таких существ нет человеческих имен. Ельге и самой сейчас казалось, что она не видал Прекрасу много-много лет, а не два месяца. Неудивительно, что…

– Ну а что же… с ней самой? – заставила себя спросить Ельга.

Лучше в один раз узнать все до конца.

Вместо ответа Асмунд молча перевел взгляд на Свена.

…Чуть ли не все поле было покрыто сидящими на земле людьми: киевское войско провожало на тот свет покойного князя Ингера. Вожди войска, самые знатные кияне и приглашенные из других краев и городов сидели на кошмах и овчинах близ могилы – ямы глубиной человеку по грудь, размером двенадцать шагов на двенадцать, с обшитыми колотыми бревнами полом и стенами. На дне посередине стояла дубовая колода под крышкой, куда сами древляне еще зимой положили тело Ингера – видно, надеялись в обмен на него выторговать что-то. Но никаких торговых дел вдова-княгиня вести с ними не собиралась. В ответ на то, что древляне сохранили тело киевского князя, не повредив и не обесчестив его сверх того, каким подобрали на поле боя, она приказала живым рассечь древлянского князя на семь частей и разметать по этому самому полю. Где-то и сейчас еще лежали его руки, ноги, голова, и русы, собираясь на этот пир, брезгливо обходили их, покрытых мухами.