А вот кое-кто не работает…

Опираясь на свою палку – все-таки без нее долго ходить пока тяжело, – я приковылял к нужному мне месту. Там на одинокой скамейке сидел пожилой, завернувшийся в длинный черный плащ-дождевик мужчина и читал газету. Я мельком посмотрел – «Берлинер айнцайтунг». Как все-таки прихотлива жизнь, когда-то я «работал» несколько дней на эту газету. В Лондоне было.

Да, прихотливая штука жизнь…

– Доброе утро, профессор… – поприветствовал я эмигранта из России, присаживаясь рядом на скамейку, отряхнув перед этим с нее скопившуюся за ночь воду.

Профессор оторвался от чтения газеты.

– Не ожидал вас здесь увидеть, сударь.

– И я вас не ожидал. Решили сменить климат? Восток сменить на Берлин? Так, профессор Вахрамеев?

– Что вам нужно?! – резко произнес профессор. – Я свободный человек. Куда хочу, туда еду. Меня давно приглашали сюда читать лекции. Русское государство никак не желает отстать от своих подданных?

– Да кому нужны такие подданные? И даром не нужны. Просто я оказался проездом в Берлине и решил навестить вас. Поговорить.

Профессор сложил газету на коленях, но встать так и не решился.

– Нам с вами не о чем говорить. Все, что происходило там и тогда, я стараюсь забыть, как страшный сон.

– Удается?

– Нет, не удается. К чему этот разговор? Мы не найдем общий язык, можете и не пытаться. Мы с вами по-разному мыслим.

– Это так, – согласился я, – по-разному. Собственно говоря, в этом и заключается мой интерес к вам. Видите ли, профессор, у меня в последнее время появились странные мысли и странные увлечения. Жизнь заставляет. Вот, представьте, – там, на дорожке, сложно представить это в Берлине, но все же попробуйте, – лежит куча дерьма. Солидная такая куча. Иной человек вступит в нее, поморщится. Оботрет ботинок о поребрик, да и дальше пойдет, не забывая смотреть под ноги. А мне становится интересно. Откуда здесь эта куча? Почему она здесь? Как сделать так, чтобы куч таких больше не было и люди в них не вляпывались?

– Бред.

– Это так. Бред. Но осмысленный. Я просто хочу понять, профессор, ради чего люди предают. Ну, допустим – кого-то обидели, по должности не продвинули, наказали незаслуженно. Он от обиды и предал. Или кто в пульку проигрался. Или там на водах, в казино деньги спустил и еще должен остался. А почему предателем стали вы, профессор? Мы очень долго изучали ваше дело, опрашивали всех, кто вас знал. И так и не поняли, что произошло. Почему, профессор?

– Не докажете. Это домыслы.

– Не докажу, – согласился я. – У меня нет ни одного доказательства, которое прошло бы в суде. Но когда все это произошло – я знаю. Как – не знаю. Почему – не знаю. Но когда – знаю. Рассказать, господин Вахрамеев?

На лице профессора, высохшем и каком-то больном, отразился интерес.

– Сделайте милость.

– Москва. Конец семидесятых. Вы закончили кафедру права МГУ, и вас оставили на кафедре, поскольку вы были лучшим на курсе. В это время резидентом, начальником московской станции СИС был небезызвестный сэр Джеффри Ровен. Тогда он еще не был возведен в рыцарское достоинство. Он-то вас и завербовал. Доказать я это не могу, но знаю. Вы были кротом, агентом глубокого залегания, одним из козырей сэра Джеффри. Он дал вам задание, в какую сторону двигаться, и оставил вас в покое. Вы никак себя не проявляли, и поэтому вас так и не смогла разоблачить контрразведка. Любой агент сыплется на проявлении интереса и на передаче информации – на одном из двух. Вы же не делали ни того, ни другого. Сэр Джеффри приказал вам внедриться в националистические круги и ждать сигнала. Совсем недавно – сигнал был дан.