Воспитанный интеллигентными родителями, обучавшийся сначала в престижной школе, а затем в элитном Литературном институте, я редко сталкиваюсь с простонародьем. Все мои друзья принадлежат к одному кругу, в нем приняты свои правила поведения. Нет, я видел алкоголиков, наркоманов и женщин более чем легкого поведения. С одной, Ксенией Людовой, даже прожил почти целый год, пока до меня не дошло, что делю ее еще с пятеркой других мужчин. Но как следует разговаривать с Нюшей? На всякий случай я укорил ее:

— Ну зачем же желать смерти другому человеку? Это не по-христиански.

— А, не по-божески, — взвилась она, — а он со мной по-хорошему? Нет, уж вы послушайте, чего расскажу.

Я молча повернул налево. Ну вот, началось. Отчего-то в моем присутствии большинство дам начинает откровенничать, превращая меня в жилетку для слез. Но Нюшу уже не остановить.

— Эх, — горько жаловалась она, — еще когда мне маменька говорила: «Осторожней, Нюша, выходи лучше за Петьку, ну и подумаешь, что у него глаза косят, зато трезвый, не чета Гришке».

Но глупая Нюша только отмахнулась. Ей совершенно не хотелось иметь дома супруга, у которого один глаз глядит на Киев, а другой на Урал. И потом, Петька казался скучным занудой, корпел над учебниками, собирался поступать в институт, хотел стать врачом. Гришка же был намного веселей, да из себя хоть куда — кудрявый, быстроглазый, с гитарой. По нему сохло полдома, но из армии он просил ждать его Нюшу.

Потом сыграли свадьбу, родился Толик, и потекла семейная жизнь. Гриша пил, но этот факт совершенно не смущал Нюшу. А что, кругом все прикладываются к бутылке по субботам. Но потом хмельными в их доме стали понедельник, вторник, среда и все остальные дни недели. Естественно, работать шофером Гришка не смог. Сначала он подался в грузчики, затем в дворники, потом начал перебиваться разовыми заработками. Когда же и они прекратились, начал таскать из дома вещи, воровать у Нюши деньги. А еще он от души колотил жену и раздавал затрещины Толику. Правда, парень рос неплохим, учился хорошо и даже ухитрился поступить в педагогический, куда традиционно, с большой охотой, брали практически всех мальчиков. Но на первом курсе Толик тоже начал пить, причем, если Григорий шагал к алкоголизму медленно, то сыну понадобилось чуть меньше года, чтобы превратиться в законченного ханурика.

— Ну и дура же я была! — причитала Нюша. — Курица безголовая! Подумаешь, глаза косые, эка ерунда, привыкла бы через неделю! Зато теперь он профессор, хирург, уважаемый человек. Дачу построил, квартиру купил, машину, дом — полная чаша. Вот повезло Соньке Рымниной, когда она его в загс отвела. А я еще над ней смеялась. Ведь Петька по мне сох, а уж когда я с Гришкой расписалась, его Сонька подобрала. И что вышло? Кому теперь смешно? Сонька — профессорша в шубе, а я…

И она зашмыгала носом.

— Вы не пробовали их лечить? — спросил я.

— Гришка ни в какую не шел, — пояснила Нюша, — только орал: «Отстань, пью как все». А Толя в который раз в токсикологию попадает. Нажирается до полной отключки. Его в больнице в себя приведут, покапают всякого в вену, и готово, здоров! Другой кто одумался бы, за ум взялся. Ну плохо тебе от водки, значит, заканчивай ее жрать, только моему урок не впрок. Приедет домой и по новой хлещет. Ой, горе горькое. Измотали они меня, словно собака тряпку, прямо в ничто превратили. Слава богу, Гришка сел!