– Она вознамерилась спихнуть меня с лестницы, – ответил тот сердито. – И я ее стукнул по руке. Непроизвольно. Сто раз извинился. А вы тут прямо целую драму устроили.

– На вашем месте я бы на время приостановил украшательство, – хмуро заметил Жидков.

– Да я ж никому не мешаю. Мы еще будем выбирать образцы…

– Послушай, Антон! – перескочила на другую тему Анжелика. – Ты уже был на чердаке, правда ведь?

– Ну, был.

– И что?

– Что?

– Что ты там обнаружил?

– Ничего сногсшибательного. Старые книги, неизвестно кем съеденную горжетку, новогоднюю гирлянду и дырявую шаль. Ну и вот, тут у меня журнал и бант. Те самые.

– Бант?

– Ты что, не слышала про бант?

Уманский не уходил, но и не особенно прислушивался. Его больше интересовало состояние потолка и пола. Он то вставал на цыпочки, чтобы быть повыше, то приседал, чтобы рассмотреть деревянные доски под ногами.

– А что я должна была слышать?

– Альберт сказал, что рядом с телом твоего папы лежали бант, журнал и записка. Записку он унес, а бант и журнал так там и остались. Может быть, это твой старый бант, а? Взгляни. Не припоминаешь? Вот он, такой красный и не больно красивый.

Он действительно повертел перед носом Анжелики старым и довольно тусклым капроновым бантом, тугой узел которого окаменел от времени.

– Шутишь? Я никогда в жизни не носила косы. А даже если бы и носила, не засунула бы свою ленту в старый сундук на чердаке.

– Я знаю, ты слишком жадная.

Анжелика фыркнула.

– Просто мне все в этой жизни доставалось с трудом, – пожала она плечами. – Поэтому я бережливая. И в том возрасте, когда девочки носят косы, я не жила дома.

– Как это? – удивился Уманский, который все-таки подслушивал, и поглядел на Анжелику с притворным испугом. – Вас отправили к бабушке в Тмутаракань? Или вы сбежали в Африку?

Анжелика немедленно воодушевилась и, поправив мизинцем бровь, поведала:

– Видите ли, в детстве родители отдали меня в балетную школу. Все шло хорошо, я подавала надежды, меня возили на гастроли, готовили к большой карьере… Поэтому я жила при балетной школе. Считайте, в интернате.

– Бедная девочка! – сочувственно пробормотал Уманский, на лице которого проступило искреннее сочувствие.

Жидков бросил на него уничижительный взор и предположил вслух:

– Выходит, это Анечкин бант?

– Я ее почти совсем не знала, – с неудовольствием произнесла Анжелика. – Помню длинную, вечно понурую девицу… Вот у нее-то как раз были косы! Действительно. Наверное, это ее бант. Надо уточнить у мамы.

– А какая, собственно, разница? – осторожно спросил Уманский. – Чей это бант. Ведь милиция ничего такого…

– Антон разберется в этом деле получше всякой милиции! – заявила Анжелика, желая, вероятно, задобрить кузена. – Впрочем, старый бант тут действительно ни при чем.

Лариса между тем сидела на кровати, угрюмо размышляя, не зря ли она оставила Жидкова без присмотра. Что, если он мгновенно воспользуется ее отсутствием и что-нибудь вычудит? «Ну и черт с ним! – решила она. – Если операция слежения не даст результата, Корабельников никогда не докажет, что это моя вина. И аванс обратно не потребует – а в этом-то весь смысл».