— Ну что, нашел Бога?

— Пока нет.

— Всемогущий Творец? Он же демиург, он же абсолют, он же начало всех начал и творец мироздания? Так?

— Все правильно.

— Только что в морг доставили одного жмурика. По приметам все совпадает. Тебе бы подъехать по-быстрому.

…Да, это был Он, никаких сомнений. И, судя по Его виду, работал профессионал.

— Когда привезли, он уже был готов.

— Где нашли?

— На складе по Деланси-стрит.

— Ну и какие идеи? Улики есть?

— Почерк экзистенциалиста. Сто процентов.

— Думаешь?

— По всему видно, плана у него не было. Чистая импровизация.

— Убийство в состоянии аффекта?

— Вот именно. Так что подозрения падают на тебя, Кайзер.

— На меня?

— Ну кто же в управлении не знает, как ты относишься к Ясперсу?

— Из этого следует, что я убийца?

— Пока нет. Пока подозреваемый.

Выйдя на улицу, я глотнул кислорода и попытался прочистить мозги. Потом схватил тачку, вылез в Ньюарке и прошел пешком квартал до итальянского ресторана Джордино. Там за укромным столиком сидел Его Святейшество. Папа Папой, что и говорить. Двое жлобов рядом с ним были мне знакомы по дюжине фотороботов.

— Садись, — сказал Папа, не отрываясь от феттучине, и сунул мне перстенек под нос. Я улыбнулся во весь оскал, но руки лизать не стал. Его это явно обломало, и я приободрился. Один — ноль.

— Съешь макарон?

— Нет, спасибо, Святейшество. А ты ешь.

— Вообще ничего не хочешь? А салатик?

— Я только что из-за стола.

— Смотри, воля твоя. У них тут готовят мировой соусок с рокфором. Не то что в Ватикане — там вообще прилично поесть негде.

— Слушай, Понтиф, я сразу к делу. Мне нужен Бог.

— Ты не ошибся дверью.

— Стало быть, Он существует?

Почему-то вопрос показался им очень смешным, все трое загоготали. Ублюдок рядом со мной сказал: “Неплохо! Малышу Пиноккио не терпится узнать, есть ли на свете Бог”.

Я повернулся вместе со стулом, чтобы занять позицию повыгодней, и опустил ножку ему на мизинец. “Прошу прощения”. Ублюдок налился кровью от ярости.

— Конечно, Он существует, Любошиц. Но связаться с Ним можно только через меня. Я единственный, с кем Он имеет дело.

— За что такая честь, отец?

— За то, что у меня есть красная сутана.

— Вот эта ночнушка?

— Не гони. Каждое утро я встаю, надеваю эту красную сутану и — бон джорно, следите за рукой! — превращаюсь в большую шишку. Все дело в том, как ты одет. Ну, сам подумай: если бы я ходил в трениках и спортивной куртке — оглянулся бы на меня хоть один католик?

— Значит, всё фуфло? Никакого Бога нет?

— Не знаю. Какая разница? Платят прилично.

— А тебе не приходило в голову, что однажды химчистка задержит твой красный балахон и ты станешь таким же, как все?

— А я сдаю в срочную, на сутки. Считаю, за спокойствие можно отдать пару лишних центов.

— Имя Клер Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?

— Еще бы. Клер Розенцвейг с факультета естественных наук в Брин-Море.[31]

— Естественных наук, говоришь? Ну, спасибо.

— Да за что?

— За помощь, Папа.

Я схватил тачку, рванул через мост Вашингтона, по пути заскочил к себе в контору, кое-что проверил и погнал дальше. Я ехал домой к Клер Розенцвейг и снова и снова раскладывал в голове пасьянс. И на этот раз он сошелся.