— Ты меня об этом теперь не спрашивай, — неожиданно добродушно улыбнулся губернский начальник. — Ты, секретарь, ему теперь загадки загадывай… Хотя бы вот такую: отчего, мол, этот Федька нагрянул на мельницу именно в день получки, да всего за час до ее выдачи? Поинтересуйся у своего Журлова эдак через недельку. А он парень, кажись, и вправду ничего. С виду башкастый, да и силенкой бог не обидел. Ты только смотри, холостячок, там бабоньки на Хопре огонь, враз голову закружат! И зачем мы тебя послали туда — забудешь.
— Человек он стойкий, — по-прежнему остался на своей деловой позиции секретарь.
— Стойкий — это хорошо, значит, неподдающийся, — чекист посмотрел на Журлова будто и оценивая, но уже и с одобрением. — Ты прежде всего, как приедешь, поинтересуйся, слышь, Николай, — посоветовал он, — чем там твой предшественник занимался. Мы его ведь под суд отдаем, понял? В том, что этот Федька, Лага по первой своей уличной кличке, вдруг самочинно себя «царем» объявил, заслуга твоего предшественника Пинюгина. И не малая. Поинтересуйся, как он этого Федьку дома с полатей брал, что, мол, там за бомбу Федька в него шуранул, на кого в артельном саду Пинюгин засаду устраивал, поузнавай! Ну и, слышь ты, Николай, — совершенно неожиданно добавляет Чурбанов, — девицу красную тоже самое не очень-то строй. В народ окунись. Всего, что положено человеку, не чурайся. Помощников у тебя по штату раз-два и обчелся. Прежде всего актив создавай и с людьми, с людьми, понял? Это не значит, что это самое…
— Я понял, — ответил сдержанно Николай.
— Вот и хорошо. Проинструктировал я тебя, значит. Отправляйся завтра же на место. Ни часа не медли.
Герка Галанский возвращался домой от дружка своего Сереги Самотеева, студента технического вуза, приехавшего погостить на недельку из губернского города к матери. Говорит, деньжат у родичей подзанять. Да, ему-то есть у кого, родной дядя — хозяин собственной в Усть-Лиманске пекарни. На него, на живоглота, и Герка спину гнет. Хотя Герке грех сетовать на Ивана Ивановича — для кого хозяин живоглот, а для него, пожалуй, благодетель. А «живоглотом» это он его уж так, под общую мерку. Нэпман — одним словом. Учится в институте Серега второй год. Поначалу завидовал Герка ему, своему однокашнику, черной завистью. А теперь — шалишь, брат! Теперь пусть ему, Герке, другие завидуют. Что он там, Серега-то? Оно конечно, специалистом станет, они сейчас дорогие, на вес золота, специалисты-то. Да ничего он, Галанский, своего тоже не упустит. Кончится же когда-нибудь эта канитель, придет иное времечко!
Одними только намеками поведал Герка Сереге о своем нынешнем житье-бытье и по тому, как у дружка аж голос надтреснулся, понял, что не он Сереге, а тот ему завидовать-то должен. Романтика! Не книжная, не выдуманная, а настоящая, мужская… Эх! Жизнь… Плачет по нас свинцовая пуля да железная решетка… Да что уж там, судьба! Эх…
Возвращаясь по освещенному луной переулку, Герка от полноты чувств запел в голос эту блатную, недавно слышанную в его новой компании песню. Но в этот момент из плотной тени от избы отделилась и встала на его пути фигура.