– Вот что я имел в виду, когда говорил, что меня ждут здесь, – тихо сказал Аникеев. – Это место не дает жить, но и не дает умирать. Пошли назад. На сегодня достаточно.

Мы побрели обратно, при этом я крепко держался за плечо майора, зажмурив глаза.

– Ты читал Кастанеду? – неожиданно спросил Аникеев.

Я машинально ответил, что нет. Действительно, звучит парадоксально, но факт остается фактом: этнограф – а не удосужился. Хотя в моей библиотеке было восемь или девять книг этого американского мистика, мексиканца по происхождению. Еще невероятней было то, что его читал сельский участковый. Я про себя отметил, что это более фантастический момент, чем только что увиденное мною.

– Если в двух словах, – продолжил Андрей Андреевич, – то там описывается, как мексиканский индеец-шаман учил колдовству Кастанеду. Тот индеец мог летать, превращаться в кого угодно… В общем, умел многое. Когда-то он был обычным человеком, у него была семья. Методика обучения колдовству сводится к тому, чтобы разными способами вытравить в себе человека. И чтобы стать шаманом, ему пришлось пожертвовать многим, в том числе и семьей. И однажды этот индеец поделился, что в его пустом сердце, где нет места ни любви, ни ненависти, есть крохотное пространство, где хранится память о жене и детях. Колдун называл это «сумерками чувств». Вот и мой поход сюда – это сумерки чувств. Я даже не знаю, кто их убил, может быть, и я? Но в любом случае дом отнял у нас семьи, чтобы отрезать любой путь к отступлению. Как я говорил раньше, мы пленники этого места, и нам от чувств остаются лишь одни сумерки. И еще, – Аникеев остановился. – Тот шаман считал, что основа колдовства – перевоплощение. И один из способов перевоплощения – обыкновенный юмор или кривлянье, в высоком смысле этого слова. Юмор помогает человеку избавиться от человеческого: переживания, страстей, эмоций.

Мы перетащили мою жену и дочку в Галерею Мертвых. В сердце образовалась кровоточащая рана. Но я был уверен, что дом будет делать все, чтобы она быстрее заросла.

Когда мы поднялись наверх, я предложил Аникееву помянуть моих родных. Подумав, он как-то неопределенно тряхнул головой и куда-то ушел. Пока я его ждал, до моего слуха донесся какой-то скрип за соседней дверью. Я поежился, вспомнив увиденное внизу. Неужели это все было по-настоящему? Господи, не лучше ли мне было остаться в сумасшедшем доме?

Вскоре вернулся Аникеев, в руке он держал шприц. Я испуганно отпрянул.

– Не бойся, – успокаивающе сказал бывший участковый, подходя ко мне вплотную. – Это куда лучше водки… поверь.

И я поверил. Я покорно протянул ему свою дрожащую руку, и майор ловко воткнул иглу мне в вену. Я замер, зачарованно наблюдая, как стеклянное брюшко шприца медленно наполняется темной, почти черной кровью.

– Что это, Андрей? – шепотом спросил я. Аникеев молчал, сосредоточенно вводя содержимое шприца в мое тело. Когда жидкость полностью перекочевала в мою кровь, он скучно пояснил:

– Героин. Не волнуйся, шприц одноразовый.

За дверью снова кто-то заскребся.

– Там кто-то есть, – медленно проговорил я, конечности охватила приятная истома.