Молодой следователь что-то спрашивал, но я его не понимал. Вызванный им милиционер отвел меня в камеру предварительного заключения. Сев на лавку, я снова и снова прокручивал в памяти ужас прошедшей ночи. Вспомнил также и записки бывшего участкового. ОН ВСЕ ЗНАЛ! Знал за много месяцев до случившегося! Перед глазами проносились картины нашего приезда в деревню: дочка бегает перед домом, срывает одуванчики и с веселым смехом кидает их в нас. Как мы радовались, что кругом растет молодая крапива, срывали пучки дикого чеснока и лука, чтобы сделать салат. ЭТОГО НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ НИКОГДА! Это – прошлая жизнь. Мы привезли в деревню лечить Верочку, а ее убили. ВСЕ ВСЁ ЗНАЛИ ЗАРАНЕЕ: и участковый, и Пелагея Герасимовна, и знахарка…

Из раздумий меня вывел чей-то наглый голос:

– Смотри-ка, нам интеллигентика привезли!

Только сейчас я увидел, что в камере, кроме меня, находятся еще двое: наголо бритый детина неопределенного возраста, заросший щетиной, и какой-то вертлявый молодой парень с беспокойно бегающими глазками. Он-то и говорил, обращаясь к лысому, намекая на мои очки и профессорскую бородку.

Вертлявый подошел вразвалочку ко мне, достал откуда-то смятую сигарету и закурил.

– Ну что, фраерок? – Он выпустил дым мне прямо в лицо и оскалил редкие гнилые зубы. – За что тебя?

– Не знаю, – пробормотал я. – Я… ничего не знаю.

– Не знаешь? – с деланым участием переспросил меня зэк и обернулся к здоровяку: – Слышь, Миксер, а он в несознанке!

Бритоголовый что-то неопределенно хмыкнул, а Вертлявый снова начал донимать меня:

– Че с собой есть? Чай, курево?

Я молчал, собираясь с мыслями. Очевидно, это взбесило арестанта, и в следующую секунду я получил весьма чувствительный удар в живот. Хватая воздух ртом, я откатился в сторону, как сбитая кегля.

Вертлявый подскочил ко мне и ударил еще, под ребра. Я застонал, согнувшись пополам. Краем глаза я видел, как с нар поднялся здоровяк, и начал мысленно прощаться с жизнью.

– Откуда ты? Как звать? Статья? – брызжа слюной, вопил Вертлявый, пиная меня ногами.

– Борис… Арбузов. У меня семья, пожалейте… Дочку убили, на хуторе я жил, Алексеевский называется, – выл я, закрывая лицо и живот руками.

– Алексеевский? – в один голос переспросили заключенные. Вертлявый уже занес ногу для следующего удара, но после моих слов замер, как будто окаменел.

– Да… Деревня Чертовка, – прошептал я.

Зэки переглянулись. Еще не веря, что экзекуция закончилась, я медленно встал на четвереньки.

– Миксер, по-моему, он фуфло толкает, – сказал Вертлявый, но в его голосе проскользнула неуверенность.

– В том самом доме? Рядом с сожженным? – спросил меня Миксер, он словно и не слышал своего сокамерника.

Я кивнул и не без удовлетворения увидел, как лицо бритоголового потемнело:

– Как же тебя угораздило?

Я молчал, глотая соленую кровь. Здоровяк покачал головой и направился обратно к нарам. Вертлявый что-то невнятно пробурчал, окинул меня неприязненным взглядом и тоже отошел.

Я сел, потирая ушибы. Зэки о чем-то говорили, искоса поглядывая на меня. И знаете что? Мне показалось, что в их глазах был страх.