На губах бывшего майора появилась грустная улыбка. Он постучал в дверь и что-то сказал врачу, который озабоченно посмотрел в мою сторону. Я же видел происходящее как в тумане и только кричал и кричал, чувствуя, как легкие разрываются от напряжения. Вскоре в комнату вошли два здоровенных санитара, один из них крепко прижал меня к кровати, другой вогнал мне шприц в руку. Голова сразу набилась ватой, потом налилась свинцом.

«Он что, с ними заодно?» – находясь на грани помешательства, подумал я, имея в виду Аникеева.

Я не мог связать обрывки мыслей воедино, скрежетал от бессилия зубами, кусал губы и язык, захлебываясь собственной кровью. Я был раздавлен как человек, во мне была только невыносимая боль: острая и ноющая одновременно. Руки и ноги не повиновались мне, я падал на дно пропасти и никак не мог упасть…

Первое ощущение после этого кошмара – звяканье и запах тухлой капусты. Опять эта женщина, с тележкой. Затекшие конечности отказываются повиноваться. Женщина помогает мне сесть, и я вижу, что на соседней койке лежит какой-то пожилой мужчина. Кожа у него неестественно желтая, словно он чем-то болен.

На тумбочке уже расставлена какая-то еда. Чувство полнейшей опустошенности заполняет все мое существо. Женщина начинает кормить меня, потом сует мне ложку в руку, и я начинаю механически пережевывать пищу, как робот, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

Старик с желтым морщинистым лицом спустил с кровати костлявые ноги и присоединился к трапезе. Он заглянул мне в глаза, и мне видно, что у него взгляд абсолютного психа.

Женщина ушла, старик снова улегся на кровать.

– Как дела? – спросил он тусклым голосом.

Фраза не уловилась мозгами, и меня охватило чувство бессилия. Внезапно я понял собак, которые слышат, улавливают интонацию, но никак не могут понять смысл. Как правило, они в этом случае крутят головой, шевелят ушами и вопросительно смотрят на хозяев. И в этот момент я ощутил себя большой собакой, и это чувство было непередаваемо. Внутри закрутился волчок, и вновь нахлынула слепая ярость. Я кинулся на старика, который, как мне казалось, специально спрашивает меня о чем-то таком, что мне неподвластно и выходит за рамки моего разумения.

Снова откуда-то появился бывший участковый, снова знакомые санитары, снова жалящий укол, и я утонул в обволакивающей свинцовой боли.

Я потерял счет дням и ночам.

Но однажды я вдруг понял СМЫСЛ фразы, произнесенной желтым стариком. С трудом ворочая распухшим языком, я ответил:

– Спасибо, хреново…

С этой минуты мы начали разговаривать. Аникеева я больше не видел. Санитары тоже больше не наведывались, и врач давал мне какие-то таблетки. Однажды в палате появился незнакомый мужчина в белом халате и очках.

– Вы кто? – спросил я у незнакомца.

– Вот и славненько! – ответил мужчина довольным голосом, потирая руки. – Теперь пойдем на поправку.

Все, что со мной приключилось, в том числе и многое другое, я узнал уже потом, из истории болезни. Диагноз был малоутешительным и коротким: «Шизофренический бред». Медицина ничего нового не придумала, и мне, как и другим бедолагам, для подавления нервной деятельности вкалывали аминазин.