– Франция – моя мать. Франция – мой отец.
Однако правда заключалась в том, что у него не было выбора. Однажды в его деревне, в восьмидесяти километрах от Мекнеса, появились французы, собрали всех мужчин, отделили стариков, мальчишек и больных. Остальным указали на кузов грузовика: «В тюрьму или на фронт». И Мурад выбрал фронт. Ему не приходило в голову, что тюремная камера гораздо удобнее и безопаснее, чем заснеженные поля сражений. Впрочем, его убедил не шантаж. Не страх перед заключением или позором. И даже не денежное вознаграждение за поступление на военную службу и не жалованье, которое он отправлял домой и за которое мать была ему так благодарна. Позднее, когда его зачислили в полк спаги, где Амин был младшим офицером, он понял, что поступил правильно. Что произошло нечто очень важное, что он придал своей жизни, убогой жизни крестьянина, нежданное величие, необыкновенный размах, коего, наверное, был недостоин. Порой Мурад уже не мог понять, за Амина или за Францию он готов умереть.
Когда Мурад снова и снова думал о войне, его обжигало воспоминание о тишине. Грохот взрывов, свист пуль и крики постепенно стерлись из памяти, остались только годы молчания, когда мужчины изредка перебрасывались всего лишь парой слов. Амин советовал ему опускать глаза, стараться быть незаметным. Нужно было воевать, победить и вернуться домой. Не издавать ни звука. Не задавать вопросов. Из порта Ла-Сьота они направились на северо-восток, где их встретили как освободителей. Мужчины угощали их лучшим вином, женщины махали флажками: «Да здравствует Франция! Да здравствует Франция!» Как-то раз один малыш показал на Амина и произнес: «Негр».
Когда Амин впервые встретил Матильду осенью 1944 года, Мурад при этом присутствовал. Их полк был расквартирован в деревушке в нескольких километрах от Мюлуза. В тот же вечер она пригласила их поужинать у нее дома. Заранее извинилась: «Сами понимаете, карточки», – объяснила она, и они понимающе закивали. Когда настал вечер, их провели в гостиную, где было полно народа: деревенские жители, другие солдаты, старики, на вид уже под хмельком. Они расположились вокруг длинного деревянного стола, Матильда села напротив Амина и стала пожирать его взглядом. Ей казалось, что этот офицер послан ей самим небом. Что это ответ на ее молитвы, ведь она проклинала не столько войну, сколько отсутствие приключений. Ведь она уже четыре года жила словно в темной норе, без новых нарядов, без новых книг. Ей исполнилось девятнадцать, она желала всего, а война все у нее отняла.
Отец Матильды вошел в гостиную, напевая игривую песенку, и все ее подхватили. Только Амин и Мурад молчали. Они внимательно смотрели на этого великана с огромным животом и, несмотря на возраст, черными как уголь усами. Все сели ужинать. Мурада несколько раз подвинули и вплотную прижали к Амину. Какой-то мужчина сел за пианино, и гости дружно запели песню. Потом все попросили еды. Женщины с красными прожилками на щеках поставили на стол большие тарелки с колбасами и капустой. Разнесли гостям кружки пива, а отец Матильды зычным голосом предложил выпить шнапса. Матильда подвинула блюдо поближе к Амину. Они же воины Освобождения, им первым и нужно подавать угощение. Амин воткнул вилку в колбасу, сказал «спасибо» и начал есть.