Мурад запротестовал, он поднял руки к лицу и нервно ими замахал: нет, никогда он не наденет рубашку своего командира, не возьмет у него носки и тем более нательное белье. Никогда он на такое не решится, это будет неприлично.

– Да брось ты! – воскликнул Амин. – Война окончена.

Эти слова задели Мурада. В его голове словно прозвучал сигнал тревоги, ему стало не по себе и показалось, что Амин сказал так нарочно, чтобы уколоть его.

Мурад разделся в ванной комнате, где стены были облицованы голубым кафелем. Он старался не смотреть на свое тощее отражение в большом зеркале. Какой смысл смотреть на это тело, измученное голодным детством, войной, скитанием по чужим дорогам? На краю раковины Матильда оставила для него чистое полотенце и мыло в форме ракушки. Он вымыл подмышки, шею, руки до локтей. Снял ботинки и опустил ноги в таз с холодной водой. Потом скрепя сердце натянул одежду своего командира.

Он закрыл за собой дверь ванной и пошел по коридору незнакомого дома на звук голосов. Детский голосок спрашивал: «Это человек – он кто?» – и требовал: «Расскажи еще про войну!» Матильда умоляющим голосом просила открыть окно, потому что плита опять дымит. Наконец раздался встревоженный голос Амина: «Что он там делает? Как ты думаешь, может, пойти посмотреть, все ли с ним в порядке?» Прежде чем войти в кухню, Мурад остановился в проеме двери, чтобы рассмотреть маленькое семейство. Его тело медленно отогревалось. Он закрыл глаза и втянул запах подгоревшего кофе. Он вдруг ощутил блаженство, вызвавшее легкое головокружение. Это было как рыдание, которое хочешь сдержать, но не можешь. Он схватился рукой за горло и широко открыл глаза, чтобы избавиться от соленого вкуса, заполнившего рот. Амин сидел напротив своего растрепанного ребенка. Мурад подумал, что уже тысячу лет не видел ничего подобного. Не видел, как хлопочет на кухне женщина, как вертится ребенок и всех их окружает нежность. Он сказал себе, что, возможно, его скитания наконец завершились. Что он причалил в правильном порту и здесь, в стенах этого дома, он избавится от кошмаров прошлого.

Он вошел, и взрослые воскликнули: «Вот и ты!» – а девочка тем временем внимательно его рассматривала. Они вчетвером уселись вокруг стола, на который Матильда постелила собственноручно вышитую скатерть. Мурад очень медленно пил кофе, глоток за глотком, обхватив ладонями глазурованную керамическую чашку. Амин не спросил ни откуда он пришел, ни чем он занимался. Просто улыбнулся и положил руку ему на плечо, то и дело повторяя: «Какой сюрприз! Какая радость!» Весь вечер они перебирали общие воспоминания, а девочка смотрела на них как зачарованная и умоляла не отправлять ее спать. И тогда они рассказали о том, как в сентябре 1944 года плыли через море на корабле в край цивилизованных и воинственных людей. Приближаясь к порту Ла-Сьота, они затянули песню, чтобы подбодрить себя.

– Что ты тогда пел, папа? А потом что ты пел? – расспрашивала девочка.

Амин посмеивался над своим ординарцем, рядовым спаги: Мурад всему удивлялся, постоянно дергал его за рукав и шепотом задавал вопросы. «У них здесь есть бедняки?» – интересовался он. И с изумлением обнаружил, что на юге Франции на полях работают белые женщины, очень похожие на тех, которые в его стране обращались к нему только в случае крайней необходимости. Мурад любил повторять, что записался в армию ради Франции, чтобы защищать эту страну, и хотя ничего о ней не знал, почему-то именно с ней связывал свои надежды.