– Именно. От тебя воняет хуже некуда, – подтвердил Павел Сергеевич.

Мужчина потрогал затылок и болезненно скривился:

– У меня голова болит.

«Еще бы. Это ведь я тебя пару часов назад оглушил», – с удовлетворением подумал Корнеев и указал на одежду, аккуратно сложенную на подоконнике.

– Переодевайся.

– Это чевой-то? – скосив взгляд, с подозрением спросил бомж.

– Товой-то. Это штаны и рубашка, – терпеливо ответил Павел Сергеевич. – На твое тряпье смотреть противно. Переодевайся.

– Зачем?

– Потому что бессознательное тело сложно одевать, – пояснил старик. «Ровно, как и мертвое», – добавил он про себя.

– Чего?

– Так надо, – вздохнул Павел Сергеевич.

Бомж непонимающе оглядел себя с ног до головы, пытаясь въехать, что с его нынешним гардеробом не так.

– Давай, давай! – поторопил его Корнеев.

– Прямо здесь?

– А что, ты стесняешься? – в свою очередь, изумился старик. – Ты же не в военкомате!

– Аа… это, в душ не надо? – моргнув, спросил бродяга.

На лице Павла Сергеевича заиграла холодная улыбка:

– Нет, дружище. На этот раз обойдемся без душа.

Все еще ничего не понимая, мужчина принялся стаскивать с себя рубашку. За ней последовали брюки. Когда зловонное тряпье оказалось на полу, бомж вопросительно посмотрел на хозяина дома.

– Зачем это все?

Неожиданно его взгляд уткнулся в стоящую на столе бутылку, и опухшее лицо мгновенно оживилось. Павел Сергеевич проследил за взглядом пропойцы и успокаивающим тоном пояснил:

– Дружище, это все твое. Только одевайся скорее. Не обижайся, но созерцать тебя голого – удовольствие малоприятное.

Похоже, бомж ничего не понял из произнесенной фразы, теперь все его внимание было сосредоточено на вожделенном «пузыре». Не отрывая жадного взгляда от водки, он довольно ловко натянул на себя предложенные хозяином дома брюки и рубашку.

Павел Сергеевич одобрительно кивнул. Он с умиротворением смотрел на слегка преобразившегося маргинала, и со стороны могло показаться, что старик-отец провожает своего повзрослевшего сына на какое-то ответственное мероприятие.

– Пей! – коротко сказал он, придвигая к бомжу кружку.

– Вот спасибки, – ощерил бомж в гнилозубой улыбке рот. – А ты… Как тебя звать-то, спаситель?

– Это неважно.

Снаружи раздался злобный лай, и рука забулдыги, державшая бутылку, дрогнула. Он внимательно посмотрел в помутневшее от пыли окно и присвистнул:

– Хрена себе, сколько собак! Чего это у тебя? Собачьи бои устраиваешь?

– Вроде того, – не стал вдаваться в подробности Корнеев.

– Ладно, твое здоровье, дед!

Взяв кружку, бомж одним махом запрокинул ее в глотку. Крякнул, потерев тощую грудь, покрытую редкими клочками волос. На испитой ноздреватой физиономиии проступили багровые пятна.

– Хорошо…

Старик исподлобья наблюдал за ним. Еще минут пять, и этот зловонный кусок мяса, по недоразумению называвшийся человеком, уснет навсегда. Никчемый клочок жизни. Все, что в нем ценно, – циркулирующаяся по венам и сосудам кровь. Все остальное нужно срочно утилизировать.

– Так все-таки. Зачем тебе столько собак? – поинтересовался между тем незнакомец, почесывая нос, испещренный сеткой лопнувших капилляров.