– И все? – подозрительно осведомился Каретников. – Что-то слишком просто… темнишь, Олегыч!

– Не все, конечно. Есть соображение. Прикинь – как будет выглядеть в глазах его товарищей это бегство? Группа провалена, в приговоре можно не сомневаться – вздернут всех до единого, никаких ссылок в Сибирь. К тому же на этих сопляков повесят и покушение на Троицком мосту, и побоище в Москве… не Гениных же придурков на процесс тащить?

– Да уж, – ухмыльнулся Каретников. – Представляю вопрос адвоката: «Сообщите суду дату вашего рождения…»

– Не в этом дело, – досадливо поморщился Семенов. – То есть, конечно, они попытаются все это скрыть, но сам понимаешь – здесь еще секретить не научились и научатся, надо полагать, не завтра. Так что – и кто такие налетчики, и откуда они, скоро станет известно. Я бы на их месте приберег пленников живыми, чтобы через них, косвенно, проверять наши сведения.

– Ну и что? – пожал плечами доктор – Мы же не собираемся никого обманывать, верно?

– Ну в общем да, – согласился Олег Иванович. – И все же – неприятно.

Он зябко поежился, окинув взглядом панораму Невы, которую уже затянула снежная пелена.

– Ладно, пойдем, а то вконец промерзнем…

Мужчины неспешно направились в сторону Дворцового моста.

– Да, насчет Москвы, – вспомнил Каретников. – Ребята завтра приезжают?

– Да, двенадцатичасовым скорым, – подтвердил Олег Иванович. – Я как только телеграмму получил – сразу ответил, чтобы ехали все втроем, первым же поездом. А уж потом, в газете, прочел, какое побоище было в Москве.

– Да, кошмар, – отозвался Каретников. – Восемнадцать трупов, три сгоревших дома, уйма раненых. Одно хорошо – теперь господам террористам в России будет весьма неуютно. Непросто печься о народном благе, когда у тебя на руках – кровь детей. Фразы Федора Михайловича тут пока опошлить не успели…

– Это святой Петр сказал, – поправил Семенов. – «Ни одно доброе дело не стоит слезы ребенка». А Достоевский, сам человек глубоко верующий, просто повторил.

– Да хоть сам Будда! Русская интеллигенция не поймет, как ради идеи можно убивать мальчишек и женщин. Так что, боюсь, престиж профессии «революционер» несколько упадет. Не сразу, конечно, и не так сильно, как хотелось бы, – но непременно.

На мосту оказалось еще холоднее. Серая лента настила, на угловатых калошах плашкоутов – двести пятьдесят метров под сплошным прострелом холодного мартовского ветра…

– Никак не могу привыкнуть, что мосты не на своем месте, – проворчал Олег Иванович, поднимая воротник пальто. – У нас-то Дворцовый метров на сто ниже по течению…

– На пятьдесят, – поправил Каретников. – Здесь он начинается от западного фасада Зимнего, а у нас там разбита зеленая площадка. Ну да бог с ним, с мостом, пусть стоит где стоит. Время придет – передвинут. Ты лучше вот что скажи – как ты наше будущее видишь? Ведь мы, похоже, здесь навсегда…

– А вы уж и решили – все, разговаривать с вами не будут? – усмехнулся Корф. – Вот, мотай на ус, Яков, что значит гражданские – хоть из будущего, а сразу в панику!

– Ну не совсем, барон… – ответил задетый Каретников. – Хотя, признаться, настроены мы не слишком оптимистично.