захочется умереть.

А слева от дерева виднелось какое-то сооружение, которое сразу же убедило Нормана в нереальности происходящего. Потому что такое бывает только во сне. Это было похоже на облицованный мрамором вход в нью-йоркскую подземку. Ладно, не важно. Ему наплевать и на этот вход, и на дерево с его вонючими фруктами. Сейчас его волновало только одно: Роза. Роза и ее издевательский смех. Это ее новые дружки-подружки научили ее так смеяться, но это было уже не важно. Он затем сюда и пришел, чтобы преподать ей урок – чтобы доходчиво ей объяснить, что если смеяться вот так, то потом может быть очень больно. Он сделает это хотя бы во сне, если уж у него не сложилось в реальности; он сделает это, даже если сейчас он лежит на пороге ее квартиры, изрешеченный полицейскими пулями, и все это – только предсмертный бред.

– Давай поднимайся. – Он сделал еще шаг вперед и достал из-за пояса пистолет. – Нам надо о многом поговорить.

– Да, тут ты прав, – сказала она, но не встала и даже не повернулась. Она продолжала стоять на коленях, в бледном свете луны, и тени лежали, как полосы, у нее на плечах.

– Я сказал, поднимайся! – Он сделал еще шаг. Его ногти впивались в ладони, как раскаленные лезвия. Но она так и не встала. Так и не обернулась.

– Эриний из лабиринта! – сказала она мелодичным и мягким голосом. – Ecce taurus! Узрите быка! – Но она не повернулась, чтобы взглянуть на него.

– Я не бык, ты, шлюха! – закричал он и схватился за маску. Но она не снималась. Она не то чтобы прилипла к лицу. И даже не слилась с его лицом. Теперь она стала его лицом.

Как такое могло случиться? – в недоумении спросил он себя. Так не должно быть. Это всего лишь маска, приз из детского парка развлечений!

Он не знал, как ответить на этот вопрос. Но маска никак не снималась, как бы сильно он ее ни тянул. Ему вдруг подумалось, что, если он вцепится в нее ногтями, ему будет больно. Пойдет кровь… От одной этой мысли ему стало муторно. И в довершение ко всем радостям теперь на маске была лишь одна глазница, и она, кажется, передвинулась на переносицу. Видимость сразу ухудшилась, все как будто померкло, а лунный свет, который когда-то был ярким, теперь стал тусклым, как будто луну затянули тучи.

– Сними с меня эту дрянь! – заорал он на Розу. – Сними с меня эту гадость, ты, сука! Ты ведь можешь! Я знаю, что можешь! Прекрати эти дурацкие игры! НЕ СМЕЙ надо мной издеваться!

Он все-таки дошел до того места, где стояла она, и схватил ее за плечо. Единственная лямка платья соскользнула, и он увидел такое… у него даже дыхание перехватило от ужаса. Ее кожа была темной и гнилой, как те фрукты, лежащие возле дерева – почти разложившиеся и превратившиеся в вязкую жижу.

– Бык вышел из лабиринта, – сказала Роза и легко поднялась на ноги с такой удивительной плавной грацией, которую он никогда в ней не видел и не ожидал увидеть. – И теперь Эриний умрет. Так было записано и так будет.

– Здесь только один человек умрет, и этим одним будет… – начал было Норман, но вдруг умолк. Она обернулась к нему, и когда тусклый свет луны упал на ее лицо, Норман заорал благим матом. Он выстрелил из полицейского табельного револьвера в землю у себя под ногами, но даже не понял, что он это сделал. А потом выронил пистолет, обхватил руками голову и опять закричал, пятясь назад, пытаясь убежать… но ноги почти не слушались. Она ответила на его крик пронзительным воплем.