– Что нам теперь делать? – раздался полный отчаяния голос Анны Риглер, жены Бенедикта Риглера. – Как нам теперь выжить?
Скажи им. Отмалчиваться будешь после.
– Послушайте! – Иоганн возвысил голос, но никто не услышал его. Тогда он отпустил Элизабет и хлопнул в ладоши. – Послушайте меня!
Все взгляды устремились к нему.
Ему непросто давались эти слова, но иного выбора у него не было.
– Мы должны немедленно покинуть деревню. Все. – Он сделал паузу. – Они придут, чтобы перечеркнуть наконец свое прошлое. И ваше будущее.
– Откуда ты знаешь? – спросила негромко Элизабет.
– Вот именно, откуда? Мы не можем просто взять и уйти! – закричала в истерике Анна Риглер. – Что ни говори, а это наш дом, кузнец!
Иоганн посмотрел в сторону темнеющих гор. Когда он заговорил, над площадью воцарилась мертвая тишина.
– Я это знаю, потому что… поступил бы так на их месте.
Люди смотрели на него, видели его изможденное лицо, обрызганное кровью, усталые глаза, столько повидавшие, – и они поверили ему.
XXXIX
Едкий дым и запах обгоревшей плоти наполняли зал. Ансельм невозмутимо стоял над трупами крестьян и солдат. Своих убитых и раненых они уже унесли. Глядя на искаженные болью лица, Ансельм чувствовал тяжесть на сердце.
Справедливость.
Но какой ценой?
Justitia.
Неужели они в конечном итоге превратились в монстров, какими их считали все эти годы?
Ансельм услышал приглушенный смех. Посреди зала, огромный и весь в крови, стоял Якоб Каррер. Он склонился над телом капитана и поднял с пола топор. Потом примерился к шее убитого и замахнулся.
– Каррер, нет! – разнесся по залу голос Ансельма.
Якоб опустил топор и повернулся к Ансельму. Тот содрогнулся: в нем не осталось ничего человеческого, совершенно. Ансельм наблюдал такое не раз – болезнь, которая поразила их, преображала каждого по-своему. И острее проявляла их человеческие качества, как хорошие, так и скверные.
«Должно быть, в прошлой жизни этот Каррер был предельно злым человеком», – подумал Ансельм.
– Он мой! – процедил Каррер.
Его голос походил скорее на рычание, да и в самом его облике появилось что-то звериное: белесые глаза, перепачканное кровью лицо, руки, скрюченные как лапы…
– Satis est[16], – спокойно ответил Ансельм. – Баварцы заплатили за свои грехи. Как и твоя деревня.
– Еще нет, – возразил Каррер и перехватил топор. – Господь желает, чтобы мы наказали их.
– Quia?[17] Они потеряли своих мужей и сыновей. Разве для женщин и стариков может быть наказание хуже? Подумай о детях, которые ни в чем неповинны. Innocentes sunt.
– Они все виновны, – утробно прорычал Каррер.
– Я видел, как ты поступил со своими прежними друзьями. Послушай…
– Друзьями? – Каррер язвительно рассмеялся. – В горах не бывает друзей. Есть только ты и другие.
Ансельм шагнул ближе и заглянул ему в глаза.
– Тогда мне тебя жаль. Но здесь ты будешь делать так, как скажу я.
– И что же будет дальше? Эти твои невинные дети вырастут, и что тогда? Они поступят так же, как и вы много лет назад. Надо положить этому конец, раз и навсегда! – Каррер уже кричал Ансельму прямо в лицо.
– Я повторяю: правосудие свершилось.