Все дело было в том, что жители города редко заезжали в горы, чаще селяне спускались к ним. Многие просто не знали дороги, а кто-то и опасался: заплутаешь, собьешься с пути, а места там дикие, нехоженые.

Потом дело, наконец, дошло до властей, и Городской совет постановил отправить двух стражников проверить, все ли в порядке в горных деревушках. А поскольку один из стражников, Радослав, постоянно покупал мясо в лавке отца, то одним из первых узнал об этом и тоже захотел поехать.

Радослав был только рад – вместе веселее, да и помощь может потребоваться, – но накануне отец заболел: спина, которую он надорвал пару лет назад, дала о себе знать, и он не мог подняться с кровати.

Так и вышло, что в путь вместе со стражниками отправился пятнадцатилетний Вукашин. Мать не хотела, чтобы сын ехал, но он, напустив на себя серьезность, сказал, что уже достаточно взрослый и может подменить отца.

Ехать решили засветло. До ближайшей деревни, Владе, было примерно семь или восемь часов конного пути. А Добрич, где жил Боян с семьей, находился еще дальше, часах в двенадцати. Если они собираются в этот день заехать и туда, то лучше поспешить, чтобы успеть, пока не стемнело. Ночевать в горах под открытым небом опасно.

Две трети пути одолели легко, дальше, когда дорога стала все круче забирать в горы, дело пошло не так быстро, но все равно, как говорил Радослав, к полудню они точно должны быть на месте.

Вукашин глазел по сторонам, прислушиваясь к разговорам спутников. Радослав, высоченный, с пышной седой шевелюрой и большими добрыми глазами, держался спокойно, был немногословен, говорил рассудительно, взвешивая каждое слово. Его напарника звали Небойшей, и он был совсем другой: невысокий, верткий, чернявый, говорливый и шумный, как горная речка, что скачет по камням.

Небойша тоже был неплохой, веселый, но его язык мог остро ранить, и Вукашин иной раз досадливо краснел от язвительных замечаний. И все равно поездка радовала, потому что нарушала скучное однообразие его жизни, которая шла по заведенному порядку: помощь родителям, домашние дела да работа в лавке.

Привал они сделали на открытой поляне, а вернее, на большой площадке, что нависала над обрывом. Кругом был лес – высоченные древние деревья с толстыми стволами, непролазные заросли, густые кусты, а вид, который открывался, если подойти к краю площадки, завораживал: куда хватало глаз, зеленые луга, квадраты полей, редко-редко – поселки и отдельно стоящие дома, которые с такой высоты казались совсем крошечными, игрушечными.

Было совсем тепло, солнце грело по-весеннему.

– Воздух-то какой, а? – сказал Небойша, разламывая бурек с мясом. – Даже в голове от него шумит, как будто сливовицы напился.

Радослав расстелил на траве платок, выложил из сумки хлеб, яйца, молодой сыр. Вукашин тоже вынул собранные матерью припасы: питу, свинину, нарезанную большими кусками, соленое сало – бело-розовое, с прожилками мяса.

– Я бы здесь дом поставил и жить остался, – сказал Вукашин, тут же устыдившись наивности этого замечания.

Небойша, разумеется, не оставил его слов без комментария.