Они оба стояли и смотрели, как я падаю. Я был оглушен почти до потери сознания и все-таки сумел крикнуть им через улицу:
— Рой! Холлис! Проводите меня до дома, прошу вас, я сильно ушибся!
Они постояли немного, глядя на меня. Потом они сели в машину, завели мотор, откинулись на спинку сиденья и преспокойненько тронулись в путь.
Со мной рассчитались сполна, но за что? За гробик? Что бы это ни было — вождение моей машины, я сам в роли шута и (или) шафера, — к дальнейшему употреблению я был не годен. Род человеческий я всегда считал омерзительным. Но что делало его особенно мерзким — так это болезнь внутрисемейных уз, в том числе и брак, подмена силы и взаимопомощи, болезнь, которой, точно кожной язве или проказе, подвержены все: сначала ближайший сосед, потом ближайший квартал, район, город, округ, штат, вся страна… каждый в своей ячейке хватается за жопу ближнего, пытаясь выжить в атмосфере животного страха и тупости.
Да, свое я получил сполна, я понял это, когда они бросили меня там, не вняли моей мольбе.
Еще пять минут, подумал я. Если никто не помешает мне полежать здесь еще пять минут, я встану и доберусь до дома, я попаду домой. Я оказался самым последним изгоем. Билли Кид в подметки мне не годился. Еще пять минут. Дайте мне только добраться до моей пещеры. Если они еще хоть раз позовут меня на свое торжество, я сообщу им, куда его стоит засунуть. Пять минут. Это все, что мне нужно.
Мимо шли две женщины. Они обернулись и посмотрели на меня.
— Ой, смотри. Что с ним?
— Он пьян.
— А может, болен?
— Да нет, смотри, как он вцепился в бутылку. Точно это ребенок.
А, черт! Я принялся на них орать:
— Я ВАМ МОЧАЛКИ-ТО ОТСОСУ! НАСУХО ОТСОСУ ОБЕ ВАШИ МОЧАЛКИ, ПИЗДЕНКИ СТАРЫЕ!
Обе вбежали в многоэтажный стеклянный дом. Скрылись за стеклянной дверью. А я лежал на улице, не в силах подняться, — лучший шафер на чьей-то свадьбе. Мне надо было лишь добраться до дома — одолеть тридцать ярдов, так же мало, как три миллиона световых лет. Тридцать ярдов до арендованной парадной двери. Еще две минуты, и я сумел бы встать. Каждая новая попытка подняться придавала мне силы. Любому старому пьянчуге это всегда удается, надо лишь дать ему время. Одна минута. Еще одна минута. Я вполне мог бы встать.
И тут появились они. Частица бессмысленной мировой семейной структуры. Безумцы, едва ли задающие себе вопрос о том, что именно заставляет их поступать так, как они поступают. Подъехав, они оставили гореть свой удвоенной яркости красный свет. Они вышли из машины. У одного был карманный фонарик.
— Буковски, — сказал тот, с фонариком, — похоже, ты вечно напрашиваешься на неприятности, а?
Он откуда-то знал мою фамилию, я ему уже попадался.
— Послушайте, — сказал я, — я просто споткнулся. Ударился головой. Я никогда не теряю рассудка и способности связно мыслить. Я не опасен. Может, проводите меня домой, ребята? Это в тридцати ярдах отсюда. Дайте мне только рухнуть в кровать и проспаться. Право же, вам не кажется, что это был бы поистине благородный поступок?
— Сэр, две дамы сообщили, что вы пытались их изнасиловать.