— Сюда! — донесся низкий женский голос, и его втолкнули в невидимую дверь. Вместе с клубом пара он очутился в просторной комнате, полутемной от задернутых белых штор. Посреди стоял широкий стол и длинные грубой работы скамейки. Вдоль стен, как в ночлежке, располагались железные койки, прикрытые одеялами, сшитыми из сотен разноцветных лоскутков. На скамейках, койках, тюках с бельем и просто на корточках сидело человек двадцать рабочих, не успевших переодеться «в чистое». Были и женщины: одна полная, страдающая одышкой, и две девушки, худые, почти бестелесные, с бледными прозрачными лицами, на которых казались огромными их карие печальные глаза.

— Ласково просим! — сказал приветливо высокий костлявый каменщик Кущ, показав в улыбке верхние десны. — Это тот самый товарищ Никодим, о котором я вам рассказывал.

Шлихтер снял шляпу и поздоровался. Ему ответили.

— Я очень рад, что мне представился счастливый… Прямо не знаю, с чего начать, — заговорил Шлихтер, потирая лоб. — Когда ехал сюда, думал, сразу выложу вам всю науку, а встретился — и растерялся. Очень уж вы все разные!

— На любой смак! — подтвердил паренек в синей блузе, и все засмеялись.

Судя по всему, здесь были представители всей промышленности Киева: и сахарники с рафинадного завода, и мельники с мельниц Бродского и Шлейфера, и котельщики, и металлисты с Южно-Русского завода, и литейщики с завода Гретера и Криванека, и артиллеристы с завода «Арсенал», и наборщики из разных типографий, и карамельница с кондитерской фабрики, и табачница с фабрики Когена, и пожилая кирпичница с завода Зайцева. Все они смотрели на Александра настороженно, ожидая от него чего-то необыкновенного.

— Вы, товарищи, наверное, знаете, может, даже лично, организатора первого киевского стачечного комитета рабочих товарища Мельникова?

— Ювеналия Дмитриевича? — оживился сапожник Тевелев. — Как же, как же… Он здеся выступал перед нами, вот так — я, а вот так — он!

— И вы знаете, наверное, что он умер от туберкулеза в Астрахани в 1900 году!

— Слышали, — пронесся тяжелый вздох. Лица у многих помрачнели.

— Почтим минутой молчания память об одном из первых организаторов рабочих марксистских кружков…

Все поднялись и замерли, потупившись. Когда сели, Александр продолжал:

— Так вот, неутомимый Ювеналий Дмитриевич сказал замечательную фразу: «Лучше всю массу поднять на один дюйм, чем одного человека поднять на второй этаж».

— Ловко сказано, — подтвердил металлист.

— Так и мы, социал-демократы, переходим сейчас от политической обработки отдельных лиц к массовой агитации и пропаганде. Мы должны иметь десятки, сотни, тысячи убежденных в правоте и победе нашего дела агитаторов. Сила революционного слова возрастает, когда с рабочими говорит рабочий агитатор, а не человек со стороны. Вот таких пламенных рабочих-агитаторов мы и должны подготовить из вас.

Шлихтер сделал паузу, пережидая небольшое оживление своих слушателей.

— Дело это сугубо ответственное и опасное, — продолжал он, когда установилась относительная тишина. — Но это единственно верный путь, ведущий к сколачиванию партии единомышленников, социал-демократической рабочей партии, которая не только объединит весь пролетариат, но и поведет его к свержению и самодержавия, и господства капиталистов.