Шлихтер взглядывает на Ленина. Тот — весь внимание, и в то же время хитроватая улыбка не сходит с лица, в глазах слегка затаенный смешок. Суровое лицо Александра, возмущенного и Огородниковым, и тем, что то в одном месте, то в другом раздаются возгласы «Браво!», теплеет.

Чуть поодаль какой-то раскрасневшийся рабочий говорит другому, молодому, но с сединой на висках:

— А, пожалуй, правильно: переговоры и соглашение — вещи разные.

Тот, с сединой, нерешительно повел плечами. Слово предоставляется следующему сладкопевцу.

— Что же со мной? — заволновался Ильич. — Может, не записали? Надо бы узнать.

Один из окружающих его товарищей пробирается на сцену. Возвратившись, с веселым возбуждением говорит:

— Сейчас объявят!

И действительно, следующее слово предоставили Карпову.

Он взошел на трибуну быстро, с чуть склоненной вбок головой. Слегка подался вперед. Лишь немногие в зале, знавшие, что это Ленин, застыли в ожидании. Остальные смотрели довольно равнодушно, не предвкушая ничего интересного от очередного рядового выступающего.

Владимир Ильич заговорил не очень громко, но звонко, чеканя слова, и сразу привлек любопытные взгляды к своей приземистой фигуре.

— По словам выступавшего здесь Огородникова, не было соглашения, были только переговоры. Но что такое переговоры? — Он склонил голову в другую сторону. — Начало соглашения. А что такое соглашение? Конец переговоров.

Шлихтер застыл, восхищенный столь простой, но такой ясной формулировкой сущности спора. И тут же обратил внимание, что изумленно замер весь зал. В полнейшей тишине Ленин очень кратко анализирует классовые интересы буржуазии в данный момент.

— Разоблачение партии кадетов есть не простая руготня, а необходимое, наиболее целесообразное средство отвлечения широких народных масс от половинчатой, робкой, стремящейся к сделке со старой властью либеральной буржуазии.

«Нет, после такой речи я не выступлю, — думает Шлихтер. — После такого трибуна нужно только принимать решения и действовать! Так вот он какой — Ильич…»

Публика дружно аплодирует. Наиболее рьяные кадеты молчат.

— Крестьянам мы скажем: учитесь, товарищи крестьяне, чтобы, когда настанет момент, вы тоже были готовы поддержать революционное движение.

Аплодисменты усиливаются. Шлихтер мысленно возражает: «Ну почему же, крестьянскими волнениями, кажется, охвачена вся Россия»… Но тут же давно не дающая покоя мысль: «Да, да, стихийность… И влияние большевиков очень незначительное. Что мы в Киеве практически сделали по связям с селом? Так мало, ничтожно мало…»

Мысли мелькают быстро, еле успевают за динамической речью Карпова.

— Наша задача, — оратор жестикулирует, прохаживается по сцене, но пронизывающий взгляд его ни на мгновение не отрывается от аудитории, — приложить все усилия к тому, чтобы организованный пролетариат сыграл и в новом подъеме, и в неизбежной грядущей решительной борьбе роль вождя победоносной революционной армии!

Что поднялось в зале! Столько возгласов одобрения, такой овации не ожидали даже большевики, знавшие о готовящемся выступлении.

И вдруг Шлихтер уловил, что в массе поползло не то вопросительное, не то утвердительное: