Подписал: генерал-лейтенант Карасе. 14 октября».

И по всем театральным рекламным тумбам и заборам расклеили приказ генерал-лейтенанта Драке:

«1. Объявляю жителям г. Киева, что на основании правил о содействии войск гражданским властям полномочия по охране г. Киева переданы сего числа в руки военных властей.

2. Всякие сборища на площадях и улицах города воспрещаются.

3. При нарушении общественного порядка в городе будет употреблено в дело оружие.

14 октября 1905 года.»

Штаб-ротмистр резко встал из-за громадного стола, вышел на середину кабинета, круто повернулся на каблуках и застыл перед огромным портретом императора всея Руси Николая II.

— Гос-по-ди! — воскликнул он. Затем, уже совсем: тихо, пробормотал, медленно возвращаясь к креслу: — Да будет ли этому конец? Почему они медлят? Ведь за одну ночь можно убрать их всех…

Зашел за стол, не садясь, схватил только что вынутый из конверта лист почтовой бумаги с виньеткой в верхнем левом углу.

— «Просим обыскать этого Шлихтера… Только хорошенько ищите, да ведь это язвы политические… Русский человек». Человек! — гадливо повторил Еремин. — Хотя бы указал точный адрес! — и снял сияющую медью трубку телефонного аппарата.

На следующий день на этом же столе он читал в сводке наблюдений: «Седой живет в д. № 5 по Лабораторной ул. В 10 ч. утра Седой вышел из дома («молодцы, филеры, хоть и безграмотно пишут!» — крякнул от приятного предчувствия), отправился по Крещатику в д. № 23 Московское страховое от огня общество, в 4 ч, пополудни вышел и отправился транваем (штаб-ротмистр поморщился, — опять!) домой, больше невидали».

— Заплатили? — в красивых глазах начальника засверкала нескрываемая ирония.

Он обращался к полицейскому чину, застывшему на почтительном расстоянии от стола.

— Так точно-с, уже выдали, ваше высокоблагородие: Курынцову шестьдесят копеек-с, Лободе, кажется, тридцать пять-с…

«Черт с ними, упустили, но хоть установили, где он сейчас ночует, этот Шлихтер», — подумал начальник и приказал:

— Ночью арестовать! Дома…

— Слушаюсь! — щелкнули шпоры.

Почти десять лет Нина жила, как дочь, в семье дяди — Александра Григорьевича Шлихтера. С тех пор, когда она, четырехлетняя, осталась без матери и отца. Но тан тоскливо, как в эти несколько октябрьских дней, Нине еще никогда не было! Тетя Женя до сих пор не вернулась ив Петербурга. Исчез и дядя Сашко. Перед этим он привел учителя Жаковича, который уже бывал здесь.

— Вам, сударь, доверяю духовную жизнь моих наследников, — проговорил Шлихтер с грустной иронией в голосе, — так сказать, мое сердце. А кошелек… Милая Ксеня, он достается вам, думаю, хватит на первое время…

Ксения, пожилая круглолицая нянечка в вышитой украинской сорочке с пышными рукавами, кончиком передника смахнула набегавшую на добрые глаза слезу и неторопливо взяла деньги.

— Дай вам боже благополучно вернуться, Александр Григорьевич! А уж мы доглянем, если вы так доверяете…

Он обнял сразу всю детвору, кучкой стоявшую рядом.

И ушел. А ночью раздались одновременно и резкий звонок и громкий стук в дверь. Открыл Жакович, и в комнату сразу же бросились несколько жандармов и полицейских.