Спорить Гульнара не стала – повздыхала немного, конечно, но потом только руками развела и пошла в дом. Все-таки наказала напоследок: если что, то еда на кухне, разогреть недолго. А Файзулла выпил кружку свежезаваренного чая и снова вернулся за верстак. Работалось сегодня как-то особенно хорошо, будто руки снова налились какой-то молодой силой. И голова прояснилась, не донимала больше тупая, ноющая ледяной иглой боль в виске. За окнами неспешно опускалась теплая сентябрьская ночь, потом загорелся, просвечивая сквозь листья рябины, фонарь у задней калитки, выходящей в небольшой заросший проулок, стиснутый с двух сторон высокими заборами.
Акбарка вдруг гавкнул, но как-то негромко, словно бы неуверенно, загремел цепью, пробежался туда-сюда вдоль проволоки, по которой ездило цепное кольцо. Потом взвизгнул по-щенячьи тоненько и улегся около конуры, посапывая тревожно.
– Эй, малай, ты чего? – старик выглянул из двери флигеля, посвистел псу. Акбарка в ответ тявкнул совсем тоненько, обрадованно, замахал в темноте хвостом. Стоя на пороге, старик вдруг почувствовал, что ему до полусмерти хочется курить. «Да что такое творится-то? – озадаченно, даже с каким-то испугом подумал Файзулла. – Ведь десять лет уже в рот табака не брал!» Но желание было таким острым, что Якупов вернулся во флигель и принялся шарить по ящикам, смущаясь, как будто вор, которого вот-вот застанут на месте преступления с поличным. Шарить пришлось долго, с полчаса, зато в самом дальнем ящике с постельным бельем вдруг нашлась старая пачка «Мальборо», до того высохшая, что бумага аж пожелтела. За спичками далеко ходить не пришлось – полупустой коробок лежал на подоконнике, рядом с огарком свечи в блюдце.
«Увидит внук – точно убьет», – так, вздыхая про себя и ругаясь под нос, Файзулла вдел ноги в теплые галоши с ветхой байковой подкладкой и по-тихому выбрался из флигеля. Задняя калитка даже не скрипнула: ведь как знал, совсем недавно смазал, чтобы открывалась без шума. Вот и пригодилось.
В переулке тишина стояла какая-то особенная, густая, будто калитка, захлопнувшаяся за спиной старика, разом отрезала его от всего остального мира. Даже фонарь на столбе не гудел, как обычно, а только помаргивал изредка, привлекая каких-то ночных мотыльков, которым дела не было до того, что на дворе уже сентябрь. Прислонившись спиной в старом, верблюжьей шерсти жилете (жена из Бухары привезла много лет назад), к теплым доскам забора, Якупов постоял, ощущая эту густую тишину всей кожей, впитывая ее в себя. Потом покопался в пачке и вытащил оттуда сигарету, хрустнувшую в пальцах пересушенным табаком. Чиркнул спичкой. И глубоко затянулся горячим острым и горьким дымом, ощущая, как тишина кругом становится просто оглушительной.
А потом взорвался скрипучим кашлем. Перед глазами плавали разноцветные круги, и ощущение было таким, будто в легкие разом закачали целый баллон со сжатым дымом. Файзулла кашлял и кашлял, и не мог остановиться. Наконец он кое-как разогнулся, с хрипом втянул в себя ночной воздух и уцепился за ствол рябины. Ноги дрожали, будто Якупов только что совершил альпинистский подъем на изрядную высоту. Пальцы обожгло резкой болью, и Файзулла, скосив глаза, понял, что сжимает в них окурок, догоревший уже до самого фильтра.