Подъехав к Южным воротам в основной город, я остановилась у небольшой церквушки, пытаясь вычислить наиболее дешевую харчевенку, где было бы возможно переночевать и поужинать на оставшиеся двадцать медяков.

Площадь кишела прихожанами, как тараканами. С колокольни разносился разноголосый перезвон – такой громкий, что закладывало уши. Нарядные праздные горничные из богатых домов и домашние хозяйки в простеньких платьях да дешевых платках, крестясь, выходили из церкви, пятясь и отбивая последние поклоны висевшему над входом образу.

Улочки, узкие и грязные, были набиты людьми да повозками, как бочка мочеными яблоками. Изредка среди общей серой массы показывались красные плащи стражей, и простой люд, боявшийся власти, как черт ладана, уважительно и подобострастно снимал шапки да картузы, быстро уступая им дорогу.

Погода так и не наладилась. Казалось, что серые низкие тучи, вечные странники, следовали за мной через всю Тульяндию и дальше к Серпуховичам, заменив собой изнуряющий жар летнего дня, размыв дороги и охладив воздух. Облака оставались моими спутниками в скитаниях.

Вот и сейчас так. Дождь усиливался, клобук на голове совсем промок и неприятно холодил. По носу соскользнула большая капля. Одеяние вдруг стало стягивать ноги, я пошатнулась – лошак терпеливо и флегматично жевал подол, не испытывая при сем преступлении ни золотника мук совести.

– Ах ты, дурище, – прошипела я, разозлившись на неразумное животное, непогоду и безденежье, – отдай немедленно!

Ряса от рывка, кажется, треснула по шву, конек выплюнул ее почти с омерзением и с булькающим звуком. Посередке полотнища появились неаккуратные, будто выеденные молью дырочки, и обслюнявленная ткань собралась гармошкой.

– Чтобы тебя разобрало, чудовище! – От досады я хотела заехать лошаку по рыжей холке, но меня остановил почти ласковый голос:

– Матушка, помолитесь в святой день.

С изумлением я оглянулась. Передо мной стояла Дарья Потаповна в белом платке, влажном от крапающего дождика, и протягивала мне мелкие денежки. Я поклонилась пониже, пряча лицо, и приняла подаяние, быстро пересчитав монетки в кулаке. Десять штук – живем! Спасибо тебе, Дарья, подарила сегодня ужин.

– Милая, а за кого молиться-то? – ласково пропела я, не разгибаясь и боясь, как бы стряпуха меня не узнала.

– Наталья, – вымученно улыбнулась она. – Помолитесь за девицу Наталью Москвину. За упокой души.

Дарья быстро пошла прочь, а я еще долго провожала взглядом ее полную неповоротливую фигуру, закутанную в дешевенькую шаль.

– Лучше поедим за здравие, – хмыкнула я.

«Значит, Дарья в Николаевске. Не погибла на горящей лодке. Ну судьбинушка, хотя бы за это спасибо тебе», – подумала я, направляясь к харчевне за углом. В темном двухэтажном заведении с ветхим балкончиком, нависающим над входом, я сняла крохотный чуланчик, а на оставшиеся медяки оскоромилась пустыми щами.

В трапезной, насквозь пропахшей кислой капустой, я быстро хлебала свою порцию чуть теплого варева, совершенно не чувствуя вкуса. Небольшой зал был пуст, только за соседним столом расположилось двое мужичков, видать не местных, а приехавших из далекой деревни в столицу. Они запивали брагу отвратительным густым пивом и, причмокивая, с чувством и расстановкой вкушали поданные им яства.