– Говорят, его уже на площади перед судом показывают.

– Да, такие дела, – протянул второй, стукнул стопочкой о столешницу и крякнул.

– Колдун того заслужил. Ну, будем, – выдохнул первый.

Я замерла, не донеся до рта ложку. Аппетит тут же исчез, а от запаха похлебки затошнило.

– Что за колдун? – резко оглянулась я, толкнув одного столовавшегося локтем.

Тот захлебнулся бражкой и закашлялся, содрогаясь всем телом.

– Что за колдун? – снова повторила, теряя терпение.

– Ма… ма… матушка, вы это… – лепетал его сотрапезник, перехватив ясноокий взгляд и для чего-то подвигая тарелку в мою сторону, – дык известно, какой колдун. Этот, Главный в королевстве. Мы ж на него и приехали поглядеть.

– Скоморохи, – прошипела я, быстро поднимаясь и спеша к выходу.

Мужичок задержал воздух, шумно выдохнул и, утирая слезы, прохрипел, взглянув на побледневшего приятеля:

– Ты чего?

– Ты взгляд этой монахини видел? – отозвался тот, отирая рукавом со лба испарину.

– Нет, – протянул первый, снова наливая по полной и все еще пытаясь унять рвущийся кашель.

– Уф-ф, повезло тебе, друган, повезло. Я чуть язык не проглотил с перепугу.

Яблоку было негде упасть на площади перед зданием суда – огромным, некогда белокаменным, но теперь посеревшим от времени уродцем с длинной лестницей, состоящей из сотни широких ступенек. Никто в городе не хотел пропустить представление, по сути своей более замечательное, чем даже выступление карликов на городском рынке в прошлом месяце. Дождь усилился, забарабанил по черной мелкой брусчатке. Он старался насквозь промочить одежды, чтобы разогнать алчущую зрелищ толпу по домам. И в самом центре на деревянном эшафоте, окруженном любопытствующими, стояла высокая клетка, в таких обычно в ярмарочный день вывозят медведей, только находился в ней человек. Обнаженный по пояс, с диметриловыми кандалами на руках, съедающими магические способности, Николай сидел на грязном полу, прижавшись спиной к прутьям, низко опустив голову, и словно бы не замечал жаждущих поглазеть на чужие страдания, глумливо улыбавшихся лиц. Казалось, что его – резкого, гордого – совсем не трогало собственное падение.

За короткое время нашей разлуки он стал совсем седым.

С замирающим сердцем я рассматривала его сгорбленную фигуру и испытывала почти физическую боль. Сколько раз я мечтала увидеть его сломленным, раздавленным, даже мертвым. Как желала ему страшной кары, а теперь сглатывала неожиданно вставший в горле горький ком и ненавидела окружавших меня сейчас паяцев, собравшихся будто на балаганное выступление.

Лошак испугался толпы и, схватившись за уже потрепанный им же подол рясы, тянул меня прочь с особенно неприятными, чисто ишачьими стонами. Я в раздражении дернула повод, напротив, увлекая его в толчею. Ноги сами несли меня к центру площади, локти сами расталкивали любопытствующих горожан, а душа порхала испуганной бабочкой в животе. В вышине басовито тявкнул демон, заставив многих удивленно запрокинуть головы к серому низкому небу, чтобы разглядеть невиданную тварь. Страх Божий сделал величавый круг, словно бы демонстрируя себя во всей красе, а потом уселся на клетку, схватившись лапками за толстые прутья, и довольно тявкнул, привлекая внимание Николая.