А дело получилось такое, ребята. До революции я работал в Москве, на заводе. В гражданскую войну ушел добровольцем в Красную Армию. Нас, группу красноармейцев, отправили в тыл Колчака. Три месяца воевали мы с колчаковцами. Я попал на Алтай, к партизанам.

После одного боя наш отряд ушел на отдых в лагерь, или, как мы привыкли говорить, на зимние квартиры. А эти «зимние квартиры» представляли собой всего лишь с десяток землянок у Лысой горы.

Каратели с ног сбились — нас искали. А найти отряд им нужно было до зарезу: в последнем бою мы разгромили колчаковский штаб и захватили секретные документы.

Ну-с, живем день, живем другой — никто нас не беспокоит. Разведчики тоже не доносили ничего тревожного, и мы думали пожить на «зимних квартирах» с недельку, отдохнуть как следует, да и ударить по своим преследователям, чтобы навсегда отбить охоту бегать за нами. И все было бы, вероятно, так, как мы думали, если бы не случай.

На вторую ночь к нам явился человек. Он назвал себя гонцом из соседнего партизанского отряда, который действовал в то время в районе села Борового. Мы об этом отряде знали. Я провел гонца в штабную землянку. Там шло совещание. При нашем приходе все замолкли и выжидательно посмотрели на нас.

«Беда, товарищи, — хрипло произнес гонец, еле держась на ногах от усталости. — Обложили нас каратели. Драться нечем: нет патронов. Если до завтра не поможете — погибли».

Партизан снял фуражку, достал из-под подклада пакет, подал командиру.

Лица партизан посуровели. Гонец неотрывно и жадно глядел на командира: ждал, что он скажет, как решит. Да и мы, признаться, ждали его слова: хотелось немедленно броситься на помощь товарищам.

Командир спросил:

«В каком месте зажат отряд?»

«Километрах в пятнадцати от Борового. Мы ударили по Новоселовке, беляки отступили, а в это время на нас с тылу напали их основные силы, прижали к реке».

«Пулеметы есть?» — раздался из угла чей-то голос.

Гонец быстро обернулся.

«Пулеметы-то есть, но когда я уходил, оставалось ленты две».

«Потери большие?»

«Большие…»

«Как быстрее пройти к Новоселовке?»

«Я знаю кратчайший путь. Если позволите — проведу отряд…»

«Чего ж не позволить, — поморщился командир. — Словно в гости ведешь».

Потом он встал, суровый, подтянутый.

«Как будем решать, товарищи?»

«Надо помочь ребятам», — раздались голоса.

«Чего ж тут думать, — поддержали его другие. — Идти надо».

«Хорошо, — произнес командир. — Выступаем»

И вот наш отряд снова двинулся в путь. Шли быстро. Все понимали: если опоздаем — товарищи погибнут.

Я шел, как всегда, рядом с твоим дедушкой, Миша, Степаном Ивановичем, значит. Он, сколько я его знал, всегда был веселым, жизнерадостным. А тут вдруг стал молчаливым, хмурым. Я спросил его о причинах такой перемены, он не ответил. А минут через пять произнес:

«Боюсь, не успеть нам!»

Вот о чем думал и беспокоился мой друг в эти трудные для нас часы — о товарищах, попавших в беду.

Шли мы узенькой дорогой. С одной стороны, как стена, высился бор, с другой — болото. Я, помню, еще подумал: «Хорошее местечко для засады».

И только подумал, как вдруг, словно гром с ясного неба, ударил залп, застрочили пулеметы. Мы попали в засаду. До сих пор я толком не представляю, что произошло. Только, как сейчас, слышу крик и стоны, грохот гранат, пальбу из винтовок, вижу мечущихся по дороге партизан. Все, кто остался жив и не потерялся окончательно, залегли, стали отстреливаться. Но судьба отряда была уже решена…