Это было слишком много, чтобы принять сразу. Рэнд положил ладонь на ближайший стол, чтобы опереться на что-то твердое, так как чувствовал себя в головокружительном тумане галлюцинаций.

— Ты имеешь в виду... ты не можешь иметь в виду, что Генрих подписал помилование.

— Самый что ни на есть официальный документ, с добавлением множества красивых фраз и скрепленный личной печатью.

— Но почему? Как?

Ее улыбка была краткой.

— Это был дар, который попросила Елизавета Йоркская в обмен на то, что родила ему сына. Ты польщен тем, что тебя так ценят? Но пойдем, у нас нет времени. Мы должны уходить.

— Елизавета... королева... не леди Маргарет.

Рэнд не мог прийти в себя. Он готовился к смерти и принял ее неизбежность так глубоко внутри себя, что было почти невозможно поверить в жизнь.

— Мать короля, возможно, заступилась за тебя. Но именно Елизавета Йоркская заключила сделку на твою жизнь.

Он покачал головой:

— Я не понимаю. Она едва знает меня.

Лицо Изабель покрылось румянцем, который мог быть от гнева, но выглядел как смущение.

— Она знает меня, этого достаточно.

— И я должен спешить, чтобы встать перед ней на колени, но по какой причине? Кроме возможности должным образом выразить мою благодарность, разумеется.

— Она желает убедиться, что тебя отпустили невредимым, как обещали. Несомненно, это связано с исчезновением других, кто был заперт в этих стенах.

Он не знал, что ответить, так как не мог поставить себя рядом с ее братьями, которые вошли сюда и больше их не видели. Пока он приводил мысли в порядок, Дэвид отстегнул пояс, на котором был подвешен меч. Взяв меч в ножнах в две руки, он шагнул вперед:

— Вы должны взять это, сэр. Он сослужил службу мне и вашей леди, как вы и хотели, но сейчас должен быть у вас.

Рэнд взял клинок, сжав ножны крепкой хваткой, чтобы успокоить дрожь в руке. Секунду он стоял неподвижно, смотря на меч, символ его притязаний на джентльменство и рыцарство. Да и его возвращения в этот статус.

— Пристегни его, достойный муж, так как это твое право, — сказала Изабель, легко хлопнув в ладоши. — Но затем собери то, что тебе нужно, и давай пойдем, пока Генрих не послал сказать, что передумал!

Это была отличная идея.

Все вещи Рэнда вошли в один мешок, его ценные книги и лютня, листы пергамента, которые он исписал, его лучший дублет и рейтузы, которые были сохранены, чтобы ему не пришлось идти в суд одетым как виллан. Он покинул камеру не оглядываясь, шагая вперед с целеустремленной решимостью. Его шаг по коридору был так быстр, что время от времени Изабель приходилось переходить на бег, чтобы идти вровень с ним, но он не мог заставить себя идти медленно, чтобы ей было удобно. Все его чувства были болезненно настороженны. Он боялся возгласа остановиться, боялся, что страж пойдет за ними, чтобы потребовать его возвращения в тюрьму, или какой-нибудь чиновник, полный чванства, выйдет вперед, чтобы объявить, что указ об его освобождении — ошибка.

Они проходили мимо стен и по различным дворам. Внезапно они вышли за ворота. Город окружил их, его шум был слишком громким, запахи слишком сильными, гуляющая толпа слишком плотной, затуманенные дымом солнечные лучи слишком яркими. Он чувствовал себя как какое-то существо, беззащитное от того, что его вынули из камня, таким испуганным этим внезапным изменением, что его единственной мыслью было стремглав бежать в укрытие.