А разве у меня силы еще остались? Борьба не может длиться вечно, продолжаться без пауз каждое мгновение жизни. Иногда любой самоконтроль отключается, и вдруг все цели борьбы кажутся неважными – в сравнении с чем-то по-настоящему желанным. Я позволила Элвину себя раздеть, как позволила ему целовать и ласкать каждый участок моей кожи. Губы горели от поцелуев, все нутро сжималось в предвкушении, а тело отказывалось подчиняться. И я уже готова была сама кричать в требовании, чтобы наши тела наконец-то соединились, означая окончательное соединение и наших душ.

Меня не остановил самоконтроль – он пропал где-то в жарких объятиях. Не остановили данные обещания – все лица живых и ушедших остались далеко за дождем. В чувства я пришла, вспомнив о собственной жестокости. Ведь именно так же бессердечно когда-то поступила Хинанда с Майером – растоптала его жизнь на столетия вперед, лишь ответив на его страсть. И вряд ли я самому любимому человеку на белом свете желаю той же участи.

– Нет, – прошептала я после очередного глубокого поцелуя. – Нет, Эл. Сам ведь говорил, что не смог бы оказаться на месте Тирия. Так не окажись именно на нем.

– Поздно уже, Айса. Я чувствую твою взаимность лучше, чем чувствую собственное тело, – прохрипел он мне в губы.

Я знала, что сейчас он не врет и не преувеличивает – наше вожделение перемешалось, стало единым чувством, и уже нет никакой разницы, закончится оно ничем или приведет к еще более немыслимому восторгу. Но для самой себя мне было важно остановить нас обоих хотя бы так поздно:

– Нет, Эл.

Потянулась за одеждой, но Элвин не позволил: раскрыл ладонь, отчего вещи улетели и врезались в дальнюю стену, снова прижал меня к себе спиной. Он больше не настаивал на продолжении, просто обнимал меня всю ночь, обнаженную, и мерно дышал мне в волосы. До самого рассвета он ни на минуту не уснул – я это знаю наверняка, поскольку тоже ни одного мгновения не дремала.

И вдруг поняла, что даже остановка нашей страсти была глобальной ошибкой. Страсть – могущественная сила, конечная точка единства. Но эта непереносимая нежность, эти судороги в мышцах, когда хочется прижаться еще ближе и затихнуть так навеки, сделалась еще больше страсти. Больше любого иного наслаждения. Чистейшая любовь без единой посторонней примеси. Когда умереть проще, чем нарушить ее хрустальную хрупкость. Когда любые пытки кажутся менее болезненными, чем разрыв этой связи. Когда все потери видятся ничтожными в сравнении с такой наградой. И да, Элвин абсолютно точно получал в ней мою полную взаимность. Потому и улыбался умиротворенно, драконьим нутром пожирая каждую мою эмоцию.

Ранним утром мы отправились в путь, избегая прямых взглядов и почти вообще не разговаривая. Слишком многое и так было прочувствовано, слова ничего уже не исправят. Но все же, завидев вдали знакомую обвалившуюся скальную гряду, я заставила себя говорить:

– Милорд…

Он перебил весело – судя по всему, как раз Элвин не жалел ни о произошедшем, ни о так и не случившемся:

– Глядите, боги, я снова милорд! Вы хоть знаком каким-то отмечайте, когда у нее мозги заново переворачиваются!