– Она только перед вашим приходом так делает, думаю, специально, – ответила Людмила Никандровна.

Тогда она признала проблему для самой себя: мать действительно больна, а не просто как обычно «с придурью». Попытка отвезти ее на обследование закончилась дикой истерикой. Мать кричала, вырывалась, ее невозможно было посадить в такси. Безобразная сцена – платье матери задралось до пояса, она кричала так, что все соседи выбежали на улицу, Марьяша плакала. Людмила Никандровна с помощью тети Гали уговаривала мать сесть в такси, но она кричала, что родная дочь ей сломала руку, пытается со свету сжить, упечь в психушку.

Соседи смотрели с осуждением. Да, бабуля была странноватой, но кто в таком возрасте без странностей? Зачем уж так-то, насильно? Вроде и не всегда она совсем больная – здоровается, собак любит, ребенка всегда конфеткой угостит. Соседи стояли, смотрели, но не вмешивались. Шептались, конечно, сплетничали, как без этого. Мол, Людмила Никандровна, конечно, врач, но все же знают – сапожник без сапог. Вот и дочка у нее с прибабахом, может, в бабку пошла?

– Все, не могу больше, хватит: – Людмила Никандровна отпустила руку матери. Тетя Галя тоже ослабила хватку.

Мать вырвалась и побежала по улице. Кричала, что пусть дочь подавится домом, пусть все отберет! А Галка-воровка с ней в сговоре, естественно. Милка ей наверняка заплатила. Но не на ту нарвались, она так просто не сдастся. Сыну позвонит, он за ней приедет. И сестру в милицию сдаст и за решетку упечет. За то, что над матерью так издевается. Силой в Москву притащила и измором берет. А все потому, что дом ей приглянулся.

– Чё делать-то? – спросила тетя Галя, глядя, как мать села на скамейку на детской площадке, продолжая кричать, и раскачивалась из стороны в сторону, как неваляшка.

– Не знаю, – ответила Людмила Никандровна. Это было чистой правдой. Такое с ней было всего один раз в жизни. С Настей. Она не знала, что делать с собственной дочерью. А теперь не знала, что делать с матерью. Два профессиональных провала за всю жизнь.

Марьяша подошла к прабабушке, села рядом и просто сидела. Потом взяла чьи-то забытые в песочнице формочки и на лавочке стала делать кулички, украшая их листочками и палочками. Потом начала кормить воображаемыми блюдами прабабушку. Та покорно открывала рот и делала вид, что жует песочный тортик. Марьяша взяла прабабушку за руку и повела домой. Та подчинилась сразу же. Они шли, как ходят прабабушки и правнучки, с той лишь разницей, что внучка вела прабабушку, а не наоборот.

Людмила Никандровна поняла, что сейчас задохнется. Сделала шумный вдох, поперхнулась слюной, закашлялась. Тетя Галя начала бить ее по спине. Людмила Никандровна оглянулась – домработница плакала, не пытаясь вытереть слезы.

– Вот ведь беда, беда, – причитала она тихонько. – Беда, беда.

Они пошли следом, и тетя Галя так и твердила, как метроном: «Беда, беда… беда, беда…» Людмила Никандровна поняла, почему никогда не любила неваляшек. За этот звук, который ложился как раз на короткие слоги. Качок в одну сторону – бедабеда, в другую – бедабеда.