Аксён остался один, слезы не останавливались.

Потом он, конечно, уснул – после слез всегда хочется спать, и видел солнце над морем.

Проснулся, конечно, от гудка. Настоящего, паровозного, не от писклявой жести электровоза, а от динозаврьего рыка. Аксён дернулся и свалился с бревна.

Ничего. Пусто. На столбах вороны, значит, составов не случалось уже давно. Значит, гудело в голове. Сумерки. Над крыловским ларьком лампочка горит, спал долго.

День сдался.

Почему гудело? Почему? Аксён огляделся. Правильно – со стороны дома спешил Чугун, пробирался сквозь темноту, рожа наглая.

– Так и знал, что ты здесь, Аксель… – ухмыльнулся Чугун, приблизившись. – Куда тебе еще идти…

– Что надо?

– Крылова открыта?

– Закрыта. Что надо?

– Да так, ничего. Крылова свой бизнес чего-то не шевелит. Там дядька тебя зовет…

– Зачем?

– Тюлькан заболел.

– Отравился?! Тушенкой обожрался? Ну, Чугун…

– Да нет, не тушенкой. Нога у него. Колено распухло, надо, наверное… Ты сбегай, посмотри…

Посмотри.

Мать покачивалась у стены. Аксён встряхнул ее за плечи, но она только рассмеялась. Из комнаты выглянул дядя Гиляй. Напуганный.

– Короче, Иван, у нас тут затруднения… Славик, он, кажется, заболел…

Аксён все сразу понял. Оттолкнул дядю в сторону – и в комнату. Тюлька лежал на своей кровати. От него шел жар, от головы, Аксён ощутил это почти за метр. Тюлька до подбородка был затянут одеялом и крупно дрожал.

Аксён сдернул одеяло. Колено стало похоже на мяч. Мягкое, красное.

Сбоку возник Чугун. Аксён попробовал его вытолкать, Чугун растопырился всеми колючками – на спине, на брюхе, на шее.

– Может, его мочой растереть? – осведомился он. – Я могу пописять на тряпочку…

– Надо «Скорую» вызывать, – сказал дядя. – Кеша, дай телефон.

– У меня деньги кончились.

– Дыра… Что за дыра… Где ближайший телефон?

– В Неходи. И на сорок девятом. Сорок девятый ближе.

– Дуй! Давай! Быстро!

Пять километров. Сорок девятый был уже даже не разъездом, вокзал разобрали, осталась будка дежурного, в ней ключи, кирки, ломы и телефон.

Пять километров. Аксён одолел их за полчаса, бежал и не думал.

В будке горел свет, дежурного нет, на столе пирамида яблок и топор. Телефон работал. Аксён вызвал «Скорую», сел, съел яблоко.

Явился дежурный. В валенках и запахе железной дороги. Посмотрел, набычившись, на Аксёна, сообщил:

– Опять ведь они… Бесчинствуют.

– Инопланетяне? – поинтересовался Аксён.

– Смазчики.

– Плохо смазывают?

Дежурный уставился на топор, Аксён понял, что пора уходить. Топор прихватил с собой.

– Так им и передай, что я глаза выгрызу, – напутствовал дежурный, – так и передай… Я за рубль зеленым стану… Зеленым!

Возвращался медленно, хотелось заблудиться, провалиться, проспать восемьдесят лет. Потом загадал – если пропрыгает на одной ноге восемьдесят раз и не упадет, то она приедет.

Пропрыгал сто семнадцать на правой и девяносто восемь на левой, вспомнил, что какой-то китаец прошагал на руках почти двадцать километров, и решил тоже, хотя бы километр. Зашвырнул вперед топор, установился на руки. Но не получилось даже двадцати метров, свалился на спину.

Долго сидел, рассматривая грязные ладони. Взял топор, выбрал сосну повыше да поздоровее, хотел срубить, чтобы бухнуло, да не получилось – топор соскочил с топорища, усвистел в темноту, Аксён не стал его искать.