В железной банке отыскались две деревянные карамельки, Аксён сгрыз их и почувствовал себя лучше. Он устроился поудобнее, вытянул ноги и стал греть их, не снимая обуви. Сумерки за окном сгущались в розовые сливки, наблюдать за этим было здорово и уютно, Аксён задремывал, а просыпаясь, отмечал голоса и, кажется, музыку. Во всяком случае, какие-то звуки, Аксёну казалась губная гармошка.
Печка скоро все-таки прогорела, и железное пространство начало остывать, Аксён стал мерзнуть, и музыка слышалась уже более отчетливо. Гитара, не гармошка, Аксён высунулся наружу. Неподалеку в паровозе от дождя спасались туристы – под тендером валялись свернутые палатки и полуразобранные байдарки, рюкзаки, в кабине горела керосиновая лампа, будут сплавляться к Волге. Кто-то пел песню.
Вьюн над водой.
Хорошо так пел, Аксёну сразу повеситься захотелось. В конце особенно было тоскливо, ну, когда жених у ворот стоит, улыбается. Аксён и раньше эту песню слышал и всегда думал: с чего это вдруг этот жених улыбается? Неспроста ведь. Улыбается, точно какую-то гадость совершить задумал. А может, уже совершил.
После песни про неоднозначного жениха гитарист принялся бренчать развеселую туристическую, про то, что дом – это не стулья со столом, а счастье в дороге. Эта дурацкая песня сразу все испортила, Аксён не любил туристов, они были слишком жизнерадостными.
Он выбрался из паровоза в дождь и отправился домой. Оставалось, в общем-то, чуть километров, Аксён шагал по раскисшей дороге и думал, что сочинитель песни был совершенно неправ: дом – это как раз стол, стулья и стены.
Глава 21
– Все… – Чугун остановился. – Все, спина, не могу…
Он положил Тюльку на землю.
– Двадцать столбов осталось. – Аксён указал на номер. – Давай еще хотя бы пять.
– Не, – Чугун сел на насыпь. – Скрючит…
– Разотрешься. Руколова тебе массаж сделает.
Чугун помотал головой.
Врет, подумал Аксён. Врёт, собака, ничего у него не болит. А у Тюльки колено распухло уже хорошо. И посинело.
– Я не могу, я тебе серьезно говорю…
Чугун продемонстрировал бледную поясницу с красными прожилками. Аксёну захотелось как следует пнуть его в эту поясницу, чтоб полетел он с насыпи, кувыркаясь, калека.
– У меня грыжа ведь, ты знаешь…
Про грыжу Аксён ничего не знал.
– Мне вообще поднимать тяжелое нельзя, она может выставиться…
– Сволочь ты, ничего у тебя не выставится.
– Я тебе говорю: у меня грыжа, я тебе показать могу!
Чугун вскочил и принялся распускать ремень на брюках.
– Не хочу я смотреть на твою грыжу!
– Покажи грыжу… – пробормотал Тюлька.
Глаза у него медленно сходились к переносице и наливались красным. Тащить на руках Тюльку Аксён больше не мог. На плече… Тюлька был слишком костляв и скатывался.
– Повезу тебя на закорках, – сказал Аксён. – Слышишь меня?
– Слышу…
– Помоги, сволочь. – Аксён повернулся к Чугуну.
– Помогу, сволочь.
Чугун помог.
– Держись за шею! – велел Аксён.
– Пусть Чугун грыжу покажет…
– Да пожалуйста…
Грыжа действительно имела место. Мерзкая и бледная, и тоже в прожилках, Аксёна чуть не стошнило. Тюлька принялся хихикать и трястись.
– Держись, говорю! – Аксён ткнул локтем.