– Как вы думаете, Николай Борисович, ваши соседи могут быть причастны к смерти Варвары Сергеевны?

Бадаев удивился, нахмурился. Ответил не сразу.

– Василий и Абаулина?

Будто какие-то еще есть соседи.

– Да. Они, мы знаем, соперничали за комнату. У них был мотив.

Бадаев подумал, пожевал будто бы слова во рту. Спросил:

– Так маньяк же?

Очередь Покровского не отвечать. Подождал.

– Ты убьешь – а комнату не выделят, – сказал Бадаев. – Законы скользкие.

– Они могли иначе думать, – заметил Покровский. – Вам-то как кажется, способен кто-то из них на убийство? Необязательно своими руками.

Было бы эффектно добавить «вашими, например», но неуместно.

– Не похожи, – сказал Бадаев. – Они другие люди. И Абаулина, и этот… Маньяк убивал.

– А где они были в момент убийства?

– Почем я знаю? – на сей раз быстро ответил Бадаев. – К Василию сеструха приезжала. Абаулина в кабаке, наверное.

– А сами вы?

– Я? – Бадаев посмотрел на Покровского.

– Да. Алиби всем нужно. Мотива у вас не было, а алиби?

Бадаев слегка напрягся. Всякий человек напрягается, когда у него спрашивают алиби, а уж тем более по такому поводу.

Важно угадать с интонацией. Если Бадаев убийца, то сейчас он должен видеть перед собой не хитроумного сыщика, который что-то просек, а обычного мента, который, конечно, может и невиновного сгноить, но персонально к Бадаеву на данный момент претензий не имеет, ходит обнюхивает по списку.

– Я был на работе весь день.

– А в нужное время?

– В нужное… Это во сколько точно?

– Так во сколько… – Покровский достал блокнот, сделал вид, что уточняет. – В тринадцать часов двадцатого мая.

– Это я на олимпийском семинаре сидел. Только ведь это, она-то…

– Кто может подтвердить? – нахмурился Покровский.

– Я сидел с кем… Между капитаном Коневой и Хоронько. Спидвеист такой, знаете? Мы с ним даже перекинулись… Только она ведь жива была!

– Кто? – Покровский сделал вид, что не понял, и тут же сделал вид, что понял. – Точно! Это не по этому делу. Вот ваше время: около шестнадцати часов двадцать второго мая.

Тут четкого алиби у Бадаева не обнаружилось. Он все время на территории, решает возникающие моменты, на той неделе пересаживали кусты… А двадцать второго – да, Бадаев помнит, что именно двадцать второго завозили шайбы на весь сезон, и сначала привезли неправильные, с этим долго шла возня. Была даже партия белых шайб, совсем бракованных, их со скандалом загрузили обратно, а тут кто-то вспомнил, что Третьяк вынашивает идею тренироваться с белыми шайбами, чтобы уж черные потом сто процентов отлавливать. И действительно, есть, оказалось, такая мысль то ли у Третьяка, то ли у Локтева. Оставили белые, но пришлось дозаказывать и обычные. В общем, Бадаева люди видели весь день тут и там. «Тут и там» вообще-то значит «нигде». Но у Бадаева работа и впрямь – прыгать по территории, а что точно было десять дней назад по минутам помнить невозможно.

– И вы не отлучались никуда от ЦСКА?

– Все время там, на виду у людей.

Покровский кивнул. Не стал углубляться: некоторое примерное алиби у Бадаева есть, а есть ли реальное – посмотрим. Важно было в глаза глянуть: вроде не боится. Но глаза медленные, несколько бараньи. Может, не понимает просто, что пора бояться.