Как-то нужно было сдавать отчет, все сроки протянул, до вечера доделать вынь да зарежь, а накануне что-то важное отмечали, Покровский утром ничем не мог шевельнуть. Два часа ковырял ручкой, абзаца не наковырял. Решился выпить рюмку, пошел к Жуневу, а тому некогда было, он Покровскому бутылку водки сунул и выпроводил из кабинета. Так Покровский наедине с бутылкой по капле, по капле всю поллитру, и к вечеру, набирая скорость, не только отчет огромный одолел, но и раскрыл по ходу в уме другое дело, догадался, о чем всей бригадой две недели не могли догадаться.

Тогда и понял Покровский, что аккуратнее, конечно, аккуратнее… Видел он на Урале сейчас пару своих пьющих родственников – аккуратнее надо. Сегодня, несмотря на все мучения, нужно воздержаться. А то и вечером в честь субботы захочется продолжить, а там как пойдет… Можно и воскресенье потерять. А в понедельник точно пить, поскольку похороны. Так что сегодня – стоп-машина, как бы ни гудела башка.

В буфет Дома офицеров зашел на секунду, за бутылкой холодного «Боржоми». Молоденький вихрастый лейтенант артиллерии пил за одним из столиков сок, ел эклер, смотрел на карту Москвы.

Окно комнаты Кроевской выходит на заколоченную церковь. Выяснилось, что там сейчас склад, и не просто картошки, а академии Жуковского: пропеллеры хранят или другие небесные штуки. А вообще это направление к той самой скамейке. Можно представить, что церковь истаяла, распылилась, домики, окружающие ее, отлипли, развеялись. Асфальтовые просеки сошли, как короста, под ними обнажились мерзлые тропинки. Кое где еще мерцают то голубым, то желтым подвижные пятна автомобилей. Но все, разъехались, стерлись небесными ластиками. Люди еще раньше разбежались, а может их не было никогда.

Лес остался, но зимний, пустой, черно-белый, каракули деревьев и одинокая скамейка, до нее по прямой метров пятьсот.

Птицы могут летать и даже шелестеть крыльями, приглушенно, без пения.

На небольшой конторке икона, лампадка, пара свечей, коробок спичек с этикеткой из серии «Вертолеты СССР», тут же светские предметы – письменные принадлежности, ножницы, маленький белый будильник с позолоченным ободком, стеклянная вазочка, в ней нитки белые и черные, в катушки воткнуто по иголке.

Старый диван, большой, серый, вспученный, видно, что не используется, а избавиться руки не дошли. Аккуратная узкая кровать, под покрывалом видно белое накрахмаленное белье.

Светло-коричневый сервант, шпон тут и там поотскакивал, одно из стекол треснуло. Несколько кузнецовских чашек с блюдцами, остальные тарелочки обычные.

Несколько книг, тоненькая брошюрка по истории авиации, «Война и мир», толстый телефонный справочник, трехтомник маршала Жукова, «Один день Ивана Денисовича» в «Роман-газете» – надо же. Автор уже по ту сторону… Подрывное, можно сказать, издание! Рядом номер «Нового мира» за семьдесят второй год, при этом последняя треть страниц ссохлась-слиплась, залито водой. Может быть, как раз по ходу той самой аварии.

Задняя обложка журнала из голубой выварилась в белую, вверху цифры от руки, но бледненько, невнятно.