– Горжусь Гогой, – сказал Покровский.

– А Подлубнова мало что министерство атакует, уже из горкома партии звонят и чехвостят, что маньяк на свободе, а мы валяем баклуши.

– Мы, будучи силами добра, должны претерпевать от тщетнобеснующихся злопыхателей, – рассудил Покровский.

– Должны?

– Ты возьми для примера, чтобы далеко не ходить, страну нашу, Советский Союз Социалистических Эр.

– Не очень далеко, – согласился Жунев.

– Фигачим по всей планете дело социальной справедливости и прогресса, а тщетнобеснующиеся злопыхатели из Бонна, Вашингтона и Тель-Авива…

– Эти из горкома, а не из Тель-Авива, – напомнил Жунев. – Ты Бадаева шуганул?

– Дважды. Дал понять, что мы догадались. Должен задергаться. В любой момент может что-нибудь выскочить.

Но так начальству не ответишь. Кроме того, оно активно интересуется линией чебурашки, а у Покровского так выходит, что это левое дело. А он возьмет, чебурашка, да выскочит чертиком, и все смешается. Плюс икона, каким она еще вылезет боком…

– По иконе надо понять. Не знаю, сколько дней. Тепло уже!

– Тепло… – проворчал Жунев. – Медленно! И по чебурашке мы зависли, а это другая версия.

Покровский уверил Жунева, что идет работа и по чебурашке.

Жунев рассказал, как провел выходные. Парк Дзержинского, детское кафе, бассейн, участие в ремонте песочницы во дворе, игра в шахматы дома, разучивание новой мелодии на аккордеоне (Жунев сам играл и детей учил), наблюдение за родами соседской кошки и ассистирование жене при установке банок на спину тещи.

А Покровский кусок говядины не соберется сварить.

Покровский сходил в буфет, выпил кефира. Вспомнил вдруг Василия Ивановича – как мило и умело он охотился на внутренних мух. Вчера его, наверное, избили как следует и усыпили, а сегодня передали профессору. Тот, хищно блеснув моноклем, насквозь Василия Ивановича изучил, пришел к выводу, что настолько его излечить, чтобы сел Василий Иванович за руль, например, комбайна, уже не выйдет, но не ставить же на человеке крест! Еще послужит науке. Полезно понять, какие таблеточки ускорят мельтешение мух, какие замедлят.

Покровский зашел к Лене Гвоздилиной, от нее как раз выходил тот майор… Лапин его фамилия, Покровский знал теперь. Глуповатая фамилия. И в ноздре он зря так открыто при всех ковыряется.

Покровскому иногда казалось, что у Лены Гвоздилиной голова великовата по отношению к телу. Такое бывает у женщин. Совсем чуть-чуть великовата. Иногда так не кажется, а иногда вдруг покажется.

От Семшова-Сенцова информация, что Бадаев вышел на работу. В целом все как обычно, но видно, что еще больше нервничает, чем в конце недели. Логично.

Покровский спросил, не звонили ли Фридман или Настя Кох. Лена сказала, что нет, тут зазвонил телефон, это был Фридман. Лена протянула трубку Покровскому:

– Фридман. Говорит, не может вас застать в кабинете.

Фридман звонил от директора одной из почт, Покровский ему велел перенабрать в кабинет. Лена Гвоздилина сообщила, что привезли июньские заказы, можно приходить за ними с пятнадцати ноль-ноль. Шел по коридору мимо лестницы, показалось, что этажом выше смеется в коридоре Марина Мурашова.