– Да уж, умеет Игнатов в душу забираться. Выбрасывал бы ты, Витек, эту муть из головы. Умереть можно за родителей, друзей, любимую девушку в конце концов, но никак не за незнакомого тебе дядьку, чье достоинство заключается лишь в том, что он родился в знатной семье.

– Про тебя можно так же сказать, – надулся Витек.

– Можно. Вот только я не прошу сдохнуть ради меня. Ладно, не будем тему развивать. Пойду, что ли, с Леонидом поговорю, может, он что-нибудь посоветует.

Найти наставника оказалось совсем непросто. В интернат приехало довольно много рабочих, спешно сооружающих полосу препятствий, которую предстояло пройти курсантам, и при взгляде на них появлялось у меня чувство опасности: что мешает еще одной слезе затесаться среди таскающих бревна мужиков и неожиданно нанести удар?

Стараясь не приближаться к незнакомым людям, я бродил по территории интерната, спрашивая у встречных курсантов, видели ли они Леонида. В итоге куратор нашелся на полигоне. Мужчина руководил мужиками, которые, матерясь и понося почем свет какого-то Митрофана, выравнивали площадку и устанавливали трибуны, готовые вместить не менее тридцати человек.

– Наставник, можно с вами поговорить? – обратился я к Леониду, подловив момент, когда он раздал указания и молча наблюдал за работой.

– Что тебе?

– Мне нужен совет. Не могу придумать способ, который поможет пройти испытание наиболее слабым ученикам. Я надеялся, вдруг вы что-нибудь подскажете.

– Серьезно? – брови мужчины взлетели в неподдельном удивлении. – Тебя действительно это волнует? Ты же дворянин, какое тебе дело до детей крестьян?

– Есть дело. Я с ними три месяца почти бок о бок провел. Дворянин, рабочий, крестьянин – здесь между нами нет разницы.

– Удивил. Как есть удивил. Странный ты, барчук, может, я и ошибался в тебе… – Леонид замолчал на полуслове, будто прокручивая что-то у себя в голове.

– Так вы поможете? – спросил я, не дождавшись продолжения.

– Нет, – огорошил меня ответ. – Парни со слабым даром все равно погибнут, не здесь, так на границе. Я уже говорил, слабым не место на войне.

– Говно эта ваша идеология, – сплюнул я, не сдержав эмоции, на что Леонид лишь промолчал.

Мне действительно было неприятно слышать отказ Леонида. В пацанах, с которыми мы прожили в одной казарме все эти месяцы, я видел не будущих защитников княжества, а детей. Детей, которых готовят на убой. Пусть не сейчас, но через год или два их ждет смерть, и если в моих силах отсрочить это, то я сделаю все возможное, даже без помощи и подсказок со стороны.

До самого вечера никакого гениального плана в моей голове так и не созрело. Занять себя было особо нечем – на тренировочную площадку нас не пускали, Михаил тоже оказался занят. Я был предоставлен сам себе и думал, думал. И единственное очевидное решение, которое мне виделось, – пройти полосу препятствий последним. Это хотя бы позволит забрать себе самого сильного из противников на следующий день.

Насколько мне было известно из рассказов старшекурсников, магов против учеников не ставили, и схватки велись с простыми воинами, пусть некоторые из них и были профессионалами. А с обычным человеком я должен был справиться, в отличие от некоторых моих одногруппников. К тому же курсанты вступали в схватку вдвоем, так что как минимум одного пацана я надеялся спасти, а остальные – как знать, может, мои занятия с ними хоть немного повысили их шансы на победу.