— Спасибо доктор, — сказал Волков, — мы пойдем, а вы даже не думайте, приближаться к моим людям, велю рубить вас, как только попробуете, к ним двинутся.
— Очень жаль, а я хотел попросить у вас людишек, человек десять, — пронзительно пищал доктор, — мне бы десять человек и я за три дня отвез бы всех мертвецов с этой улице на канал. А я бы дал бы вам талеров, сколько бы вы захотели. Могу дать двадцать. Или тридцать.
— Мои люди солдаты, и ни кого хоронить, кроме своих братьев солдат не будут, — отвечал волков.
— А хотите золота дам, — не отставал доктор, он полез под фартук и вытащил оттуда целую пригоршню золотых монет. Там были и дукаты, и гульдены, и эскудо. Он протягивал их кавалеру. Но сделать шаг к нему не решался.
— Нет, говорить боле не о чем, не будут мои люди таскать мертвецов даже за золото, — отвечал Волков твердо, он не прикоснулся бы к руке этого доктора ни за что, он видел, как по перчатке и рукаву доктора ползают сотни вшей и гнид. Зрение кавалера не подводило.
Волков махнул рукой:
— Капитан, двигайтесь вперед, идем на север, ищем Мясные ряды.
— Как жаль, как жаль, — пищал доктор, отходя к своим болванам.
— Ох и жуток доктор, — сказал Егвн, — хорошо, что вы его мечом пуганули, неровен час подошел бы, не знаю, что бы я делал.
— Когда интересно уже ты начнешь мечом пугать, так и будешь у меня за спиной прятаться, ты вроде хотел воинское ремесло освоить? — спросил кавалер слугу.
— Так времени нету. Вы ж мне продуху не даете. Все работа и работа. Вечером с ног валюсь.
— Не врал бы ты, не так уж ты и занят. По полдня валяешься на тюфяках да ошиваешься на кухне. С чего ты вечером валишься, я не знаю.
Так кавалер и Егна болтали, стояли и ждали пока пройдут все их люди мимо страшной телеги и странных людей. Кавалер меч в ножны так и не вложил пока последний его солдат не прошел на север.
Они свернули на Мясные ряды, и уже вскоре почувствовали запах воды, гниющей воды. Пока ехали, глядели по сторонам, почти никто не разговаривал. Дома вокруг были большие, ворота крепкие, вывески везде: мясники, колбасники, мыловары, сыровары. Кое-где ворота, двери и ставни закрыты. А где то все нараспашку. Чумной доктор Утти видимо здесь прибрался, черные смрадные пятна на мостовой был, а трупов уже не было. Вернее был один. Это была худая женщина, лежала на перекрестке, у края мостовой. Лежала видимо недавно, разлагаться еще не начала, но на шее у нее, словно от рук душителя, синяки, посреди синяков белесый от гноя нарыв, величиной с крупную сливу. Пальцы женщины словно сгорели до углей, были черны и скрючены, словно пыталась она ими разодрать кому то лицо. Люди Волкова были опытные, и смерть видевшие и зачумленных, прошли бы мимо, и не взглянули бы на труп лишнего раза, но рядом с трупом сидела девочка, лет семи и было ей не хорошо, видимо у нее жар, и она кашляла она все время. Сидела на проходящих мимо солдат даже не взглянула. Глядела вниз, на мостовую, находила там какие-то крошки, отправляла их в рот. Еган достал из сумки краюху, кинул ей почти под руки, хлеб упал, и только тут девочка подняла голову, глянула на солдат. И солдаты как в оцепенении, проходили мимо и все до единого, молча глядели на нее. Глядели в ее пустые, белесые, мертвые глаза. Даже Волкову стало не по себе от вида этих глаз, он и сам как зачарованный смотрел бы в них, да не мог. Он видел, что эта девочка вселяет в людей его ужас, и он заорал, что бы все слышали: