— Спасибо брат-солдат, — сказал Волков и не пожалел, достал из кошеля тяжелую имперскую марку вложил в крепкую солдатскую руку.
— Брат-солдат? — переспросил сержант Рибе. — Вы ж вроде как из благородных?
— Стал, а был солдатом, как и ты.
— Бывает же такое!
— Бывает, как видишь.
— Что ж за деньгу спасибо, да только теперь я ее у вас не возьму, негоже у брата-солдата брать. Да не правильно, деньгу брать с тех, кто на смерть идет.
— Бери-бери, коли сгину, она мне не пригодится. Мародеры с тела поднимут, лучше тебе отдам. Ты главное меня в город проведи.
— Что ж раз так, проведу, хотя зря вы туда идете, за полгода не вышел оттуда никто. Вы по туману сейчас к реке ступайте, и стойте у леска. Вас там ни кто не приметит даже когда закраснеет на востоке. А как солнышко покажется, я по первой росе караул в лагерь поведу, вот тут вы уже не ждите, идите, да хранит вас Бог там.
Сержант ушел.
— Роха, Пруфф, собирайте людей, запрягайте лошадей. Еган коня седлай, идем сейчас.
— Куда мы в такую темень пойдем, и люди еще спят, — заворчал капитан.
— Людишки устали, — поддержал его Роха.
— Либо идем сейчас, либо поплывем на барже, — сказал Волков.
Ни кто более с ним спорить не стал, пошли будить людей и готовится.
Глава десятая
Когда слабые от болезни люди пытались выйти из города, Южные ворота были закрыты, и сил открыть их не было. Засовы и решетки уж очень тяжелы. Те, кто был совсем слаб от болезни, садились тут же возле ворот, тут же и умерли потом. Но кто-то приоткрыл ворота после их смерти, а они так и остались сидеть и лежать, разлагаясь, растекаясь черными, смрадными потеками, у входа в город. Тут пировали крысы, вороны, мерзкие жирные и огромные чайки, то ли речные, то ли от далекого моря, прилетевшие на пир. И было очень много самых разных насекомых, и мухи всех мастей и тараканы и клопы, и особенно отвратны были черные жирные жуки. Этих на трупах было больше всего.
Волков надеялся, что он подготовился ко всему этому:
— Капитан, пусть четыре человека, возьмут крюки и растащат мертвяков с дороги, иначе телеги не проедут.
— Будет сделано, кавалер, — отвечал капитан Пруфф.
— Пусть рукавицы оденут обязательно, и пусть не мажутся в трупную жижу.
Пара солдат налегла на ворота, что бы открылись до конца. Четверо под надзором сержанта Вшивого Карла стали растаскивать останки с дороги. Все остальные напряженно ждали. Что бы как то ободрить людей кавалер сказал громко:
— Слушайте меня все, ничего страшного в мертвецах нет, я их видел тысячи и тысячи, главное не касаться зачумленных, это мне один умный врач сказал, а коли кто прикоснется, так того будем мыть уксусом. В этом городе нам делать нечего. Зайдем, найдем храм, заберем мощи и помощью Божьей сегодня же выйдем из него. Запрещаю, под страхом смерти входить в дома, поднимать, с земли, пусть даже золото будет там лежать, только церковь и мощи нам надобны в этом городе. Монахи причастите жаждущих, и все помолитесь, что бы язва миновала нас.
Он замолчал, надел перчатки и осенил себя святым знамением, и солдаты последовали его примеру.
Солнце уже сушило росу на крышах домов, а туман еще полз по улице, когда рыцарь Божий Иероним Фольокф въехал, впереди людей своих, в чумной город Ференбург через южные ворота.